Запрет на безумие

Теперь поняла значение рисунка, как и распознала смысл, в него заложенный; поняла, почему «острый», настороженный взгляд «с руки» так ее тревожил. Это была татуировка ferus – знак ferus, о котором наслышаны все догмары.

– Прекрати, Ролан, хватит, не надо…

Брина отталкивала Ролана, ей хотелось освободиться, вырваться из тесных объятий. Однако Ролан ничего не замечал, производя техничные уверенные выпады, создавая впечатление полнейшей невменяемости, поэтому истеричные попытки Брины отстраниться оставались без внимания.

Казалось, сбылся ужаснейший из кошмаров. Невыносимо. Противно. Жутко. На глаза навернулись слезы.

В полнейшей растерянности, она не понимала, что сейчас чувствует. Она отдавалась ferus, врагу своего народа, представителю расы, считавшейся дикой, грязной, отвратной; созданию, против которого выступал ее собственный брат. И не просто отдавалась – что было ужаснее всего – она получала от близости удовольствие.

Стало тошно. От себя, поскольку, несмотря на запреты, ей было хорошо и приятно, от Ролана, поскольку он к ней прикасался, целовал…

– Ролан, хватит! – Брина стала отбиваться яростнее, по щекам потекли слезы. – Я не хочу! Не хочу! – Только Ролан не замечал изменений. Он достиг того эгоистичного состояния, когда, будучи не в силах остановиться, думал лишь о своих потребностях, о своих желаниях. Потому, зажав ее в смертельной хватке, продолжал вколачиваться, увеличивая ритм и силу проникновения.

Брина на него уже не смотрела, не в состоянии видеть этого лица. Она страдала, глотая слезы и сдерживая готовые вырваться рыдания.

Краем глаз она заметила, как сбоку приоткрылась дверь, но, не успев распахнуться шире, закрылась – Ролан выставил ногу. Оказывается, все это время они стояли совсем близко к входу. Ролан по-прежнему был сосредоточен на себе, не замечал ее метаний, однако моментально пресек возможность чужого вторжения. Реакции? Инстинкты? Она лишь убедилась в своей правоте и до боли закусила губу, в молчаливом смирении и внутренних терзаниях. От неприязни. И нараставшего удовольствия, коему противилась всей душой, поскольку не хотела, не желала испытывать нечто большее, чем отторжение, а уж тем более наслаждение – наслаждение, доставляемое ferus.

Дверь приоткрылась повторно и так же быстро захлопнулась. Последовали удары, приглушенное недовольство.

Ролан надрывно зарычал, однако люди, не имеющие возможности зайти, отношения к этому не имел – приближалась кульминация, которую она ощущала так же остро, как и Ролан.

За пару мгновений до финала мужчина схватил ее за подбородок и, повернув к себе лицом, прожег диким взглядом. Растерянным, пораженным взглядом. Он все смотрел, смотрел, смотрел, пробуждая в ней противоречивый поток эмоций, а затем прижался к губам.

Она не смогла ответить. Брина в бессилии закрыла глаза. И получила освобождение…

Когда пришла в себя, Ролан прижимал ее к себе. Она тотчас отстранилась и, неумело опустившись на ноги, отошла подальше: наконец-то долгожданная опора.

На Ролана Брина не смотрела: не могла, справедливо полагая увидеть нелицеприятное зрелище. Стала поправлять одежду, вытерла слезы.

Он сам развернул ее к себе спустя некоторое время. Она ожидала увидеть что угодно, уже приготовилась к худшему, но только не нормального Ролана.

Синие глаза, правильные черты лица. Кожа все еще в поту и дыхание не ровное, но перед ней стол Ролан, тот Ролан, которого она знала…

Может быть, ей показалось?

Местами порванная футболка говорила обратное – не показалось.

Он пристально ее рассматривал, долго рассматривал, непонятно, что ожидая увидеть; провел большим пальцем по щеке. Брина же нервно думала, как быстро он восстановился. И почему ничего не говорит? Неужели не понимает, что перевоплотился у нее на глазах? А что ей теперь делать? Как себя вести? Она была в замешательстве. В полнейшем замешательстве.

В дверь уже колотили. Брина отвела лицо и посмотрела за спину Ролана. Как оказалось, ручка двери подперта палкой – шваброй. Это была швабра. Брина рассеянно огляделась, только сейчас залучив возможность рассмотреть комнату, в которую попала.

Вокруг кафель – на полу, на стенах. Потому спине было холодно. Справа от нее стоял умывальник, напротив него – унитаз.

Брина горько усмехнулась: ее отымели в туалете. Надо же, где же было сделать это еще. Только в тесном, даже уютном туалете.

– Эй, ты что там творишь, давай выметайся! – Брина разобрала ругательства, доносившиеся через дверь, хотя, казалась, потеряла способность воспринимать хоть какую-либо информацию. Да и на ногах стояла еле-еле.

Она посмотрела на Ролана – тот смотрел на нее. Почему он так смотрит? И смотрел все это время…

– Ты в порядке? – ну хоть что-то. Эти гляделки начинали нервировать.

Единственное, что смогла сделать – кивнуть и отвернуться.

– Да сколько ж можно, давай вали…– Ролан подошел и открыл дверь.