Запрет на любовь

Ну и моё любимое развлечение — на коляске Алию катать по льду после тренировки. А потом коньки на неё надел.

— Не могу я встать! Ноги не слушаются, — отбивалась Алька, а мне плевать было. Насильно поднял и покатил, держа под мышки…

Он ругалась! Упорно твердила, что ненавидела меня, но при этом улыбалась… И я залип. Так залип, что мы упали… на лёд. Вернее я на лёд, Алия на меня… и я смотрел, не в силах разжать объятий и отпустить. Любовался, задыхаясь от счастья, ведь она была для меня небом, солнцем, луной… водой и кислородом. Только с ней я жил!

— Ты же понимаешь, что я калеченная? — руками по обе стороны от моей головы упёрлась ладошками прямо в снег Алия.

— Я тоже не без шрамов.

— Я… не позволю меня касаться…

Я понял, о чём она, поэтому кивнул.

— Буду… трахать других. — Добился того, чего и хотел, а это укоризненный, почти расстрельный взгляд Альки. — Да шучу я. Воздержимся…

— Что за бред?! — не выдержала она. — Тебе жениться нужно!

— А ты выйдешь за меня? — продолжал отыгрывать самодура.

— Нет! Тебе нужна нормальная…

— А ты ненормальная?

— Нет!

— А что делать, если я тебя люблю?

Алия умолкла, продолжая на меня недовольно смотреть. Видимо, не знала, что ещё сказать, поэтому лишь губы поджала и выдохнула шумно.

— Ты как всегда упираешься, не желая услышать главного, — смягчил тон я, позволяя нам встать. Перестал играть, но давал понять, что не сдамся, чтобы она не говорила: — Аль, есть моё желание. Мои чувства! И они сильнее, чем твоё упрямство держать меня в стороне.

Она больше не заговорила на эту тему…

Я не давил, но точно знал, что рано или поздно ей придётся решать!

А я… я с каждым днём всё больше погрязал в Альке, в подопечных, а ведь уже был не за горами день Икс, когда мне нужно было уезжать. Звонки от тренера и парней из клуба звучали всё чаще. Меня ждали… И как бы я не уверял, что в норме и гипс уже сняли, — а я не лгал — к травматологу ходил, снимок сделали, — меня ждали на льду, за выполнением моих обязательств по контракту!

Поэтому всё чаще таранили мысли, что я должен сделать решающий шаг. Поговорить с Алиёй. Поговорить я парнями!

Трусил ли?

Возможно…

Но я боялся, что Рай закончится очередным Адом.

И чистилище нагрянуло…

— Тим, зайди в мой кабинет, — звонок Никоненко поймал на подъезде к клинике.

Сердце припадочно ёкнуло.

Я уже понял, что дело дрянь!

Предчувствие, что б его! Слишком всё было хорошо. Слишком гладко и сладко.

И внедорожник возле здания укрепил мои опасения.

Тогда сердце пробило траурный ритм.

А только вошел в кабинет, сразу увидел Доровского.

Одного, что удивительно.

Разговор был не из приятных.

Репутация Андрея Вячеславовича была под угрозой, но меня больше волновала адаптация Алии. Если ей вновь перекрыть кислород, может случиться рецидив. А то, что она отказывалась видеться с Доровским, толкало на мысль, что у неё к нему есть неприязнь!

— Если вы боитесь, что она даст показания против вас, я с ней поговорю… — осторожно начал разговор я, только Никоненко нас оставил наедине. Признаться, руки чесались придушить ублюдка, но я держался… очень уж хотел цивилизованно решить дело.

Доровский мрачнел всё больше.

— Неужели ты думаешь, что я этого страшусь? — пригвоздил холодными глазами. — И мне глубоко плевать, что ты думаешь обо мне. Я волнуюсь за неё!

Я озадачился. До последнего был уверен, что кошель — главный лицедей, но та уверенность, с которой он это бросил… заставила усомниться.

— Тогда, — я запнулся на мысли, — просто отпустите её. Просто, отдай мне Алию! — перешёл на ты.

Доровский странно хмыкнул… с горечью что ли, с болью и тоской.

— Если я это сделаю, ей не жить.

А это почти оглушило. Я совершенно запутался.

— Что это значит?

— То, что она знает слишком много. И те, о ком она знает… отпустят её только в могилу.

— Но разве ты не можешь с ними поговорить? Решить дело, объясниться… поручиться.

— Твои суждения на сей счёт слишком детские. Свобода — понятие сложное. И то, что ты смог освободить её разум, а за это тебе спасибо, не меняет её зависимости от моей жизни и не делает тебя вправе говорить мне, как поступить с моей женщиной. Здесь она была в безопасности. Под присмотром. Теперь её придётся вернуться в привычный мир…

— У тебя другая жизнь, другая любовница.

— И не смей думать, что кто-то для меня сможет заменить Алию. Мои чувства к ней, они сильнее и глубже, чем ублажение плоти. И поверь, скажи я ей, что всё это время у меня была другая, её это не тронет. И не потому, что нет любви ко мне, а потому что душа и плоть — разные составляющие. Я не предавал её сердцем и душой. Это важнее всего.

— Ты больной… — обронил я, не находя другого определения.

— Одержимый, — без обидняков кивнул Доровский. — С первой секунды, как её увидел. Я люблю её…

— Не опошляй своими извращёнными понятиями такое чувство, — меня чуть не вывернуло от омерзения. — Она не была бы с тобой счастлива. И вообще не была! Игрушка. Дорогая. Для старого, богатого извращенца, — выплюнула негодование. — И то, что ты первее меня с ней познакомился, не даёт тебе на неё права. И если бы любил, как говоришь, не портил ей жизнь, а отпустил.