Запрет на любовь

— Мне кажется, я смог передать всю игру света и тени, — заумно брякнул. — Если скажешь обратное, разденусь и буду голым дефилировать. Меня в эту клинику положат на полных основаниях, и тогда я тебя доставать буду ещё чаще. И на художества мои смотреть днями и ночами! Хотя тебе это на руку — натуру для позирования искать больше не придётся, — цыкнул деланно сожалеюще. — Я всегда рядом! Даже если не нужен! — пробормотал в своих мыслях и перестав глумится, всё же о наболевшем сказанул. — Ничего. Я уже смирился. Буду любить за двоих!

Пару раз кистью мазнул по холсту, кисло понимая, что ничего не улучшил, лишь мазни добавил:

— Это нужно, чтобы сердце художника дрогнуло, и ты наконец вернулась, не выдержав такого измывательства над живописью, — хмыкнул, а когда глянул на Алию, не сразу среагировал моргание и на слезинку.

— Аль! — Кисть выронил. К ней метнулся. — Аль, ты со мной? — на корточки рядом присел, жадно всматриваясь в лицо любимой, но больше не было ни слезинки, ни моргания. Упрямое молчание, взгляд никуда, сжатая полоса рта.

— Ты же понимаешь, что я не сдамся! — не жалел её чувств и не собирался становиться мягким и слабым.

* * *

— Позвольте я её вывезу на улицу, — решился на наглость, почти ворвавшись в кабинет глав врача.

— Гулять можно на территории, — отрезал Никоненко.

— Нет, мне за пределы…

— Тимур, — нахмурился Андрей Вячеславович, — это вне правил.

— Это нужно!

— Я и так нарушил десяток сводов и правил, а ты меня под казнь толкаешь.

— Она плакала, — как на духу.

Никоненко задумчиво умолк.

— Когда и как?

Пришлось о дурости своей рассказать.

— И что ты ей уже позировал?

— Ага, — кивнул, — обнажённым, — улыбнулся воспоминанию.

Андрей Вячеславович опять нахмурился:

— И она пустила скупую слезу, когда ты пригрозил раздеться?

— Ну да, — недопонял к чему уточнение.

— Хм, у тебя всё так плохо? — озадачился Лектор, и я не сразу догнал, что он надо мной опять издевался.

— Нет, — качнул я головой, — не жалуюсь! — оправдался и только после «Зато бывшая рыдает, вспоминая», понял, как глупо себя этим закопал.

— Ха-ха-ха, — ёрничал, оценив чёрный юмор Никоненко. — Зато действует! Вот и хочу дожать момент.

— Ага, — кивнул Андрей Вячеславович, — неужели разденешься?..

Впервые видел, как он откровенно хохотал.

— Если будет полезно для дела! — подтвердил я.

— Э-э-э, — ладошками сторпорнул мой порыв Никоненко, — только не в клинике, а то и впрямь придётся тебя оформить.

— Так «да» или «нет»? — устал от насмешки.

— Я не понимаю, что ты от неё хочешь? Зачем собираешься вывезти?

— Она любила аккуратность и красоту, а сейчас выглядит жутко. Хочу её проветрить. Покатать немного…

— ты хоть понимаешь, чем это чревато?

— Мы по-тихому…

— А если вас увидят?

— По таким местам Доровский не ходит. Музей, выставки… салон красоты… Это не его уровень.

— Я не могу выпустить просто так, но пропуск выпишу на обследование у стороннего психиатра, — сдался Никоненко. — Для дела полезна сторонняя точка зрения.

— Круто! — поблагодарил, спеша на тренировку. — Под таким предлогом, хотя бы пару раз в неделю…

— Чувствую, ты моя гибель, — пробурчал Андрей Вячеславович, я ещё не успел покинуть кабинет.

— Я буду предельно осторожным, — пообещал искренне.

— Это ты своей куче фанатов скажи, любителей телефонами помахать, да в соцсети залить новые кадры.

— Мда, — задумался над словами главврача. — Конспирация! — глубокомысленно заключил.

* * *

Миссия «выкрасть Алию» прошла успешно и без проблем. Никоненко сделал всё, чтобы на пропускном вопросов не задавали, за что я ему был не передать словами как благодарен.

Признаться, плана как такого не было, да и столкнулся с тем, что помещение её бывшего салона выгорело… На этом вначале стопор случился, ведь дело уже сразу показалось невозможным, но проявив смекалку и нехилые дедуктивные способности, вспомнил, что на одном из моих рисунков-портретов, художник оставил номер телефона. И я даже его вбивал в память своего. Полистав контакты отыскал! «Алекс».

Александр ответил, и я попросил у него помощи отыскать других. И вот так, по цепочке мы собрали всю группу.

Встретиться решили в баре, где группа изредка встречалась, и я туда привёз Альку, заранее забронировав столик.

Группа была счастлива её видеть и если поначалу сидела зажатая и молчаливая, словно боялась разговором навредить, то вскоре, слово за слово… начала оживать. Кто-то за настоящее говорил, кто-то за будущее, а потом в ход пошли воспоминания… Это самое грозное оружие.

Мне было приятно послушать то, что о студии и занятиях думали другие. Думаю, Алие это было важнее намного больше, потому что ничто так не возвращает к жизни как чувство, что ты НУЖЕН, что не зря жил и творил!

Она не проронила ни слова, но по дороге в клинику по её щекам текли слёзы.

Никоненко был вне себя от счастья. После этого дал добро на другие эксперименты, но напомнил: