Запрет на любовь

— Она давно снизилась. Опоздали с промывкой мозгов года на два.

— Послушай, Марсель, — двигает к себе какую-то таблицу. — Впереди экзамены, а ты пишешь диагностические работы по русскому языку и математике на двойки.

— Он даже не пытается выполнить задания. Сдаёт, Светлана Николаевна, девственно чистые листы!

— Ты можешь это как-то объяснить?

— Не хочу — не пишу. Такое объяснение катит?

— Нет не катит! Ты перестал заниматься совершенно!

— Ситуация аналогичная по всем предметам. Кроме физкультуры, — докладывает завуч директрисе.

Усмехаюсь.

— Очень весело, Абрамов. Что в аттестате по итогу будет?

— Да мне как-то плевать.

— Ну-ка не выражаться! Следи за языком! И выплюнь, наконец, жвачку.

Сверлит меня взглядом-бензопилой, но я продолжаю жевать.

— Распоясался окончательно! Говорила я вам, что это было затишье перед бурей. Так и оказалось, собственно.

— Марсель, скажи, возможно, тебя что-то беспокоит?

Мать Ромасенко примеряет на себя роль хорошего полицейского.

— Котлеты в столовке стали дерьмовые.

— Да он над нами просто издевается! — возмущённо кудахчет завуч.

Вскидываю руку с часами.

— Мне пора идти за сестрой в соседнее здание.

За спиной открывается дверь.

— Мы с тобой ещё не закончили!

— Ну, пять минут у вас есть максимум, — откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. — Вещайте, давайте, Людмила Петровна. Что там ещё за претензии?

Неожиданно получаю хороший такой подзатыльник.

— Встал.

Растерянно моргаю.

Увидеть отца тут, в кабинете директора, я никак не ожидаю. Он ведь уезжал в Москву по работе. Полтора месяца не виделись.

— Добрый день, Ян Игоревич, спасибо, что пришли. Мы не стали беспокоить вашу жену. Понимаем, ей сейчас волноваться нельзя.

— Как раз-таки из-за того, что она нервничает, я здесь

— Присаживайтесь.

— Ты когда приехал? — потираю ушибленное место.

— Рот закрыл и встал. С каких пор нужно повторять дважды?

Давит взглядом, пока я поднимаюсь.

Злой и сердитый. Сразу считываю. По глазам.

— Позволите, я начну? — завуч принимается озвучивать тот бесконечный перечень претензий, который у неё накопился. — Мы крайне обеспокоены сложившейся ситуацией. Ваш сын абсолютно не готовится к сдаче экзаменов. На уроках он апатичен и отстранён. Из учебных принадлежностей — ручка и блокнот, в котором пишется, отнюдь, не классная работа. Тесты, задания парень не выполняет, к доске выходить отказывается. Когда настроение агрессивное, может сорвать урок. Что недопустимо, как вы понимаете.

— Ян Игоревич, — вступает в беседу мать Ромасенко, — прости, Марсель, но озвучу это при тебе. Смею предположить, что резкая перемена в твоём поведении напрямую связана с проблемами личного характера.

— Я разберусь, — произносит отец тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— Возраст сложный. Зачастую происходящее кажется драмой и трагедией, но так ли это на самом деле?

— Я вас умоляю. В чём драма, Светлана Николаевна? Абрамов чуть ли не каждый день сажает на свой страшный рычащий мотоцикл новую барышню. Общество потребителей наблюдаем. Ни ценностей, ни морали.

— А вы, я смотрю, пристально за мной следите?

— К несчастью приходится.

— Хотите и вас покатаю?

Отец медленно поворачивает голову в мою сторону и мне приходится благоразумно заткнуться. Ведь обычно, когда я испытываю его терпение, дело заканчивается плохо.

— Нет ну это ни в какие ворота… — оскорблённо задыхается возмущением завуч. — Он у вас обнаглел донельзя! Вы вообще в курсе, что творит вместе со своей гоп-компанией?

— Полагаю, что да.

— Рубашку застегни! И подстригите его в конце-концов! За своими кудрями ничего не видит.

— Даже до волос докопалась, — фыркаю. — Что за женщина?

— Выйди отсюда.

— Да с радостью, бать.

Забираю рюкзак и покидаю опостылевший кабинет, хлопнув напоследок дверью.

— О, Сонька!

Падаю на диванчик рядом с сестрой.

Отвлекается от книжки, которую держит в руках.

— Чего уставилась?

Замечаю, что палит неотрывно.

— Ты опять разговариваешь со мной? — подозрительно прищуривается.

— Я и разговаривал.

— Нет, давно нет, — насупившись, изрекает.

— Чё с бантом? — дёргаю за растормошенную ленту.

— Чё с пальцами? — пялится на содранные костяшки.

— Так, фигня.

— Вот и у меня фигня.

— Какие оценки в дневнике сегодня?

— У нас нет оценок, алё.

— Я про смайлики эти ваши дебильные.

— Печальный стоит по матеше. И по музыке.

Хмыкаю.

Достойная растёт смена.

— Это та девчонка, которая к нам приходила? — спрашивает, уставившись на противоположную сторону холла.

— Какая из? — уточняю, мазнув взглядом по одноклассницам, проходящим мимо.

— Не дуркуй. Та, что в клетчатом сарафане.

— Она, ну.

— Баранки гну. Чё грустная такая?

— Мне откуда знать, — достаю телефон, чтобы написать пацанам и выяснить, где они есть.

— Ты её больше не лова-лова? — выдаёт сестра, выдержав паузу.

— Нет никакой лова-лова, Сонь.

— Есть, — упрямо спорит. — Вот у папы с мамой.

— Родители не в счёт. Это — исключение. Всё остальное — шляпа полная. Поняла?

— Поняла, — кивает мелкая.

— Ты чё опять тут? Прописался?

— Типа того.

Возле нас появляется Милана.

— Привет, бандитка! — она треплет Мелкую по волосам.

— Привяу.

— Как дела?