Запрети любить

– Я начал с алкоголя, – продолжает, как будто и не прерывался. – Несколько лет бухал, но умело это скрывал. Компания была в городе, деньги водились, а предки и подумать не могли, что я пущусь во все тяжкие. Да и не до меня им было: отец на работе, мать с ребенком… Потом начались наркотики. Ума хватило не жестить, но все равно в конечном итоге все всплыло. Меня закрыли в нарколечебницу на несколько месяцев. Домой я вернулся чистым телом, но не головой. Я не собирался завязывать. Еще несколько месяцев сидел под домашним арестом. Школу я, кстати, не закончил. Аттестат отец купил, ну и тетка завуч помогла оформить бумаги. Об институте на тот момент речи не шло… Четыре месяца я сидел дома, потом меня стали выпускать. Еще через два я снова оказался в лечебнице. Мать, конечно, все это хранила в большом секрете. После был очередной домашний арест. Я стал умнее: научился прятаться и скрываться. А потом… – он замолкает, стискивая пальцы в замке. – Потом эта клоака снова меня поглотила. Я оказался в психушке, и там понял: пора что-то менять.

Кирилл замолкает, весь похожий на сгусток напряжения, даже коснуться его страшно, но я все-таки протягиваю ладонь и кладу на его сжатые в замок руки. Он стискивает зубы, поворачиваясь ко мне.

– Я начал в тринадцать, а закончил в восемнадцать в психушке. Выкинул пять лет из своей жизни на все это дерьмо. Чуть не угробил себя, – он напрягается, словно пытаясь сдержать слезы. – И вот я здесь сегодня. Шесть лет без алкоголя, наркоты, сигарет, пять лет без антидепрессантов. Стал ли я счастливее? Нет. Но я счастлив, что выбрался со дна, в котором оказался. Хотя цена за это была слишком высокая.

Кирилл отходит к окну, но не уверена, что вообще видит хоть что-то. Поднимаюсь следом, обняв сзади, утыкаюсь лбом ему в спину.

– Ты молодец, – шепчу ему, позорно шмыгая носом. – Правда, молодец.

Он поворачивается, оказываясь лицом ко мне.

– Я не молодец, Яся. И осознаю это. Ты бы никогда не узнала, если бы… – он как будто теряется, а потом продолжает, глядя мне в глаза. – Если бы не стала мне так дорога. Ты… Ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Я и подумать не мог… – Кирилл качает головой, а я стираю выступившие слезы.

Внутри все дрожит, грудь как будто разрывает изнутри от этих слов. Я чувствую: там, в его душе, еще много всего, темного и светлого, не рассказанного, непонятного мне. Но все равно то, что происходит сейчас – это как будто больше реальности. Словно те невидимые ниточки, что мне мерещились между нами, начали спутываться в узелки, которые уже не развязать. Которые делают из двух одно. И это волшебно, хотя и немного страшно.

Мы снова в кухне, на этот раз едим то, что осталось от новогоднего стола в семье Кирилла. Между нами тишина, она не давит, скорее, даже необходима. Приятное молчание, когда сказано много и добавлять ничего не хочется. Просто быть рядом, пока все уляжется внутри нас.

У меня еще много вопросов, но я не задаю их, понимая, насколько сложно было рассказать то, что я уже знаю.

– Вкусно, – замечаю Кириллу, он усмехается.

– Это готовила домработница.

– На праздники ее отпустили?

– Я отпустил. Мама не в курсе. Договорились, что она придет перед их приездом, чтобы навести порядок.

– Ее ждет много работы?

Кирилл смеется, обнажая красивые белые зубы.

– Не думаю. Обычно она приходит каждый день, чтобы поддерживать идеальную чистоту. Терпеть не могу, когда все вылизано. Ощущение, что живешь в музее. Еще камеры повсюду…

Я перестаю жевать, сердце замирает, по груди ползет дрожь.

– Я выключил их, как только предки уехали, – Кирилл замечает мою реакцию. Облегченно выдыхаю.

– Тебе влетит за это?

– Мне уже давно не влетает за подобные вещи. Во-первых, я вроде как взрослый, во-вторых, ты успела забыть? Я все делаю не так, как надо.

– Ты делаешь это назло родителям? До сих пор?

Его лицо приобретает хитрое выражение.

– Нет, просто некоторые психологические проблемы так легко не побороть.

– Ты делаешь это специально.

Он смеется.

– На самом деле, я просто живу так, как комфортно мне.

– Почему не съедешь? Ведь прошло много времени… Вряд ли они до сих пор боятся, что ты вернешься к прошлому.

Кирилл откладывает вилку, утыкаясь губами в кулак.

– У нас сложные отношения, – произносит в итоге ничего не значащую фразу.

– Это как-то связано с теми обязательствами, о которых ты говорил?

– Да.

Он смотрит на меня, словно ждет следующего вопроса. И я почему-то знаю: если спрошу, он не будет уходить от ответа. И не могу, словно язык к гортани прилип. Спрошу позже, на сегодня и так откровений достаточно.

Я встаю, подхожу к нему, Кирилл поднимает голову, чтобы смотреть мне в глаза. Провожу рукой по его непослушным волосам, накручивая на палец вечно спадающую на глаза прядь. Он кладет ладони мне на бедра, притягивает ближе к себе. Наклоняюсь и целую в губы, нежно, осторожно. Кирилл усаживает меня на себя, а потом встает со мной на руках, и идет в сторону лестницы.