Запрети любить

Мы лежим на кровати Кирилла, моя голова на его плече, молчим. Тишина не давит, просто хорошо вместе вот так, чувствуя тепло друг друга. За окном уже смеркается. Кирилл сплетает наши пальцы вместе.

– У тебя красивые пальцы, знаешь? – спрашивает меня. – Длинные, тонкие, аристократические.

Я посмеиваюсь.

– У меня в школе была подруга, – говорю ему. – Невысокая, и у нее ладошка была маленькая, в две трети моей. И почему-то, даже не знаю, почему, я думала, что у меня некрасивые пальцы, непропорциональные.

Кирилл поднимается на локте, глядя на меня.

– Ясь, это перебор.

– Я знаю. Потом уже поняла.

– Откуда у тебя столько комплексов? Ты красивая.

Я закусываю губу, разглядывая его в ответ.

– Наверное, тоже из детства. Я всегда чувствовала себя ненужной. Папа ушел, мама все больше ругалась. Я была как будто дезориентирована по жизни, знаешь? Мне хотелось просто быть, как все. Я усердно училась, потом пошла в институт, чтобы получить высшее образование, найти работу. Такие крючки стабильности, которые помогают цепляться за реальность и не тонуть в саморефлексии.

– И вышла замуж?

Мы встречаемся взглядами, я отвожу свой, долго молчу. Я понимаю, что Кириллу тоже хочется знать больше обо мне. Я не чувствую внутреннего сопротивления, но вспоминать больно. И не хочется снова погружаться в эту боль. Вот если бы он просто – раз! – и все узнал, без моих рассказов.

– Мы дружили с первого курса, – говорю Кириллу. – И мы действительно подходили друг другу. Так мне казалось. Матвей… он спокойный, рассудительный, неконфликтный.

– Как и ты.

– Да, – киваю я. – И нам было легко вместе. Все произошло само собой, постепенно. Долго общались, потом начали встречаться. Потом поженились.

Воцаряется тишина, боль расползается по телу от сердца в разные стороны, словно трещинки по стеклу от удара камнем. Мне некому было рассказывать эту историю, все мои знакомые, друзья, родные наблюдали ее. Для отца была короткая версия, и он тактично не стал лезть в душу.

– Ты знаешь, – я облизываю пересохшие губы, сажусь, прислонившись спиной к стене и натянув одеяло на грудь. – Я всегда мечтала быть мамой. В детстве играла с куклами, возилась с детишками во дворе. Может, это тоже какие-то детские травмы… Я была уверена, что вырасту, выйду замуж и рожу ребенка. Лучше несколько. И знала, что буду их любить, так сильно любить, как кажется, и невозможно… Меня ничего не пугало: ни бессонные ночи, ни плач, ни подгузники – я хотела этого всего. И когда мы с Матвеем поженились… Это было на пятом курсе. Я, конечно, сразу хотела ребенка, но он сказал, нужно время. Устроиться, найти стабильную работу, устаканить нашу жизнь. Я согласилась. Работала в колледже преподавателем, брала частные уроки. Мы жили недалеко от нашего городка, в областном центре.

Я замолкаю, в памяти вспыхивают картинки. Это было, наверное, самое счастливое время нашего брака. Мы снимали квартиру, Матвей работал в юридической фирме, вечера мы проводили вместе, гуляли, или дома смотрели кино. Можно сказать, это было беззаботное время, и единственное, чего мне не хватало – ребенка.

– Мы перестали предохраняться в двадцать четыре года, – я вожу пальцами по одеялу, следя за своими движениями взглядом. – Год пытались, и все безуспешно. Я уговорила Матвея обратиться к врачу. Мне поставили диагноз, вероятность забеременеть три процента из ста. Выносить и родить здоровым – вообще под вопросом. – Я тяжело выдыхаю, давая себе секундную передышку, прежде чем продолжить. – Мы решили попытаться. Я не могла отказаться даже от этих ничтожных трех процентов. И случилось чудо, я забеременела. На сроке девять недель случился выкидыш.

Я замолкаю, слезы вырываются наружу, катятся по лицу, спешно вытираю их тыльной стороной ладони. Бросаю взгляд на Кирилла. Он сидит, хмурясь, разглядывает меня.

Я не хочу окунаться снова в ту бездну отчаянья, что меня накрывала, потому быстро продолжаю:

– Я не хотела сдаваться. Проходила лечение, пила таблетки горстями, через год мы стали пробовать еще. Еще через три месяца я забеременела. Меня положили на сохранение почти сразу. Мне было все равно. Если надо, я готова была лежать под капельницами все девять месяцев. Но этого не понадобилось. Выкидыш случился на восемнадцатой неделе.

Я снова замолкаю, уже не вытирая слезы, текущие по щекам.

– Это было еще страшнее, чем в первый раз. Казалось, тогда было больно, но в тот раз… Он уже толкался, понимаешь, Кирилл? Там был человек, настоящий, маленький человек. Мой ребенок. Мальчик. И он умер, потому что его непутевая мать была неспособна его выносить.

Рыдания прорываются наружу, громкие, некрасивые, заставляя меня сложиться пополам и уткнуться лицом в одеяло. Я пытаюсь их остановить, но у меня не получается. Боль все же просочилась через ползущие трещинки, и теперь стекло разлетелось на множество осколков, и все они во мне. Снова во мне.

Кирилл не пытается меня выпрямить, просто склоняется рядом со мной, обнимая и вжимаясь губами в мой затылок.

– Поплачь, Ясь, – слышу сквозь рыдания его шепот. – Сколько надо, столько и плачь. Я с тобой.