Определенно легче не стало, но бегать бессмысленно, нам надо все обсудить. Я и сама чувствую себя разбитой. Несмотря на то, что нервы дали о себе знать, и я уснула быстро, спала плохо, то и дело просыпаясь и снова впадая в состояние, которое не определить ни как сон, ни как явь.
Сажусь на край диванчика, Таня спрашивает, не оборачиваясь:
– Чай будешь?
– Давай.
Она ставит передо мной чашку, сама плюхается с другой стороны, ест бутерброды.
– Нам надо поговорить, – произношу, когда она расправляется с ними. Таня дует на чай, сделав глоток, поднимает на меня взгляд.
– Давай не будем.
Растерянно моргаю.
– Но…
– Я не хочу знать, как вы сошлись с Кириллом. Меня это, по большому счету, не касается. Хочется вам, пожалуйста.
Я ошарашенно молчу. Вот как значит? Типа закрыли тему? А то, что она переспала с Антоном – это типа нормально?
– Но…
– Я думаю, нам стоит жить отдельно.
– Что? – переспрашиваю изумленно.
– Жить отдельно. Так будет лучше. Мы с тобой разные. Слишком разные, Ясь. И я не хочу подстраиваться под тебя, но с твоим авторитарным давлением иначе невозможно.
– Когда я на тебя давила?
– Да постоянно! Ты типа вся такая хорошая, пыталась заменить мне мать! А меня ты спросила, оно мне нужно? У меня была мама, она меня вырастила, и она умерла. Другая мне не нужна. И уж тем более такая, которая навязывает мне свои правила жизни. Только не надо опять делать вид, что не понимаешь, – она начинает злиться, толкает стол, отчего чай выплескивается через край чашки. – Ты такая вся правильная и хорошая, что аж воротит! А если кто-то не такой, как ты, то все, это конец света. Нужно срочно ему своим примером показать, каким надо быть. Короче, – прерывает сестра сама себя. – Для всех хорошей не будешь. Можешь пытаться, а я пас. И я хочу жить отдельно.
Я снова теряюсь в реальности. Как же так? Зачем она так? Неужели… Неужели я действительно такая? Я же хотела, как лучше…
Только вот не учла, что не для всех мое лучше – то, чего хотят они…
– И как ты себе представляешь эту отдельную жизнь? – спрашиваю тихо.
– Ты продала мамин дом, половина денег оттуда моя.
– Но их же нет… – смотрю на нее в недоумении. – Мы же вложили их в этот дом.
– Значит, продадим и его. Вернешь долг своему отцу, избавишься еще от одной проблемы. Я смотрела цены на квартиры, могу позволить себе маленькую студию недалеко от этого поселка. Хватит на первоначальный взнос, остальное буду гасить по кредиту.
Некоторое время я молчу. Не хочется верить, что это происходит на самом деле. Но выбора особенно нет. Таня хочет разъехаться. И судя по всему, эта мысль пришла ей в голову не вчера. И я почти уверена, что этим наши отношения и закончатся. Я лишаюсь сестры, лишаюсь ее прямо сейчас.
А была ли она у меня вообще? Мы ведь никогда не общались близко. И ничего со смертью мамы не изменилось. Совместная жизнь не только не сблизила нас, наоборот, остро обозначила наши противоречия.
Таня права, как ни больно признавать, она права. Так будет лучше. Да, все это сложно технически… Продажа дома, снова переезды, покупка квартиры… Но выполнимо.
– Хорошо, – киваю я, – я подумаю, как все это лучше провернуть.
Таня смотрит внимательно, словно не верит, что я так легко пошла на ее условия. Но я действительно не вижу смысла пытаться что-то исправить с ней. Слишком все сложно. Проще разрубить узел, чем пытаться его развязать.
– Спасибо, – кивает сестра в итоге, взяв чашку, уходит наверх, я одеваюсь и быстрым шагом иду к дому Кирилла.
Посылаю ему смс, он не читает, звоню. Абонент недоступен. В груди предательски начинает дрожать. Я стучусь в калитку и зову его, но ответом мне тишина. Где он? Дома или нет? А если что-то случилось? Если он сказал, что не сорвется, а сам…
– Уехал Кирилл.
Вздрогнув, поворачиваю голову, возле калитки соседнего дома стоит мужчина, у его ног сидит овчарка, глубоко дышит, высунув язык.
– Уехал? Куда?
– Не знаю. Выходил с Фрэдом гулять, а он как раз выезжал на машине.
– Кирилл? – переспрашиваю я. – Он был за рулем?
– Ну да…
– Во сколько это было?
– Да часов в шесть утра, мелкий вот разорался, разбудил, потащил гулять, – мужчина треплет собаку по загривку, я выдавливаю улыбку.
– Ясно, спасибо.
Захожу во двор и снова набираю Кириллу. Абонент недоступен. Звоню ему весь день, но ничего не меняется. Меня не хотят слышать, и почему-то кажется, что это очень-очень плохо.
И да, все действительно плохо. Потому что следующие два дня Кирилл так и не выходит на связь. Я не знаю, какое количество раз набираю ему, сбилась со счета, но слышу в ответ механический бездушный голос оператора. Хочется рвать и метать, или реветь, или биться головой об стену. Только это не поможет. А главное, что мне даже поделиться не с кем. Не с Таней же это обсуждать. Есть еще папа… Но ему такое вряд ли расскажешь, к тому же они укатили на малую родину на все праздники.
Вот и выходит, что я одна. Не нахожу места, где приткнуться, сторонюсь сестру, да и она не стремится к общению, по большей части сидит в комнате, вставив в уши наушники.