Запрети себя любить

– Звучит угрожающе.

Я смотрю ему прямо в глаза. Алексей Петрович Шумаков – тот ещё игрок. Сказал, что пришёл поговорить, – я ему не верю. Ничего не бывает так просто. Особенно у него. Может, он начал сомневаться, подхожу ли я его дочери? Если так, то он напрасно потеряет время, своё и моё.

А тесть по-хозяйски осматривает мои апартаменты, заглядывает чуть ли не в каждый уголок. Мне неприятно это своеволие. В моей семье, в моей квартире может быть лишь один хозяин. Другие мне не нужны. Даже если они обещают стать спонсорами моего существования.

– Весьма скромно, – сделал вывод после осмотра квартиры будущий тесть. Затем резко повернулся ко мне, блеснул недобрым взглядом. – Почему именно здесь вы решили начать семейную жизнь?

Потому что больше негде, бля! Потому что это единственный бюджетный вариант с более или менее удобствами, который я могу оплатить из своего кармана. Потому что я ещё не заработал на пентхаус и в ближайшее время, возможно, не смогу.

– Милада привыкла жить в других условиях, – как бы между прочим говорит Алексей Петрович. – Кстати, я собираюсь сделать ей подарок на свадьбу, – достаёт из кармана ключи от квартиры и машет ими в воздухе. Дразнит меня, похоже. Словно загипнотизировать пытается. Думает, я на это поведусь? Чёрта с два!

– Алексей Петрович, – внутренне настраиваюсь на разговор, который явно будет непростым, – нам ничего от вас не нужно. Достаточно того, что вы уже сделали.

Он усмехается.

– В тебе говорит мужик, – убирает ключи в карман. – Это хорошо. Однако для нормальной жизни кое-чего не хватает.

– Если вы о деньгах… – конечно, о чём ещё может говорить этот кошель с долларовыми купюрами? – Это дело наживное.

– Согласен, – будущий тесть слегка кивает головой. – Вопрос в том, сколько тебе потребуется времени на то, чтобы обеспечить моей дочери и внуку безбедное существование. Летом ты получаешь диплом. Первое высшее образование.

Первое? Он в своём уме? Единственное! Другого мне не надо. Если всю жизнь учиться, то когда работать?

– Летом родится ребёнок, – продолжает Алексей Петрович. – Ты хочешь, чтобы он жил в таких условиях?

– А чем вас условия не устроили? – перехожу в наступление. – Всё же лучше, чем общага.

– Ну, ещё не хватало, чтобы ты в общагу мою дочь привёл!.. Там ей точно делать нечего.

Ох, папочка! Ну и человек же ты! А ведь не знаешь, что твоя дочь в моей общаге не один раз бывала и даже на ночь оставалась. Да-да, среди всей этой разрухи, среди грязи и вони, валяющихся под кроватью пустых бутылок, храпящих рядом приятелей – она тоже была там! Лежала со мной на кровати, жмурясь, морщась. Ей была отвратительна та обстановка, но руки мои, обнимающие её под одеялом и губы, сладко целующие, теплее всего. Ей было хорошо со мной и даже там. И мне хорошо с ней было. Я любил её – мне так казалось. И сейчас иногда хочется вновь в это поверить. Заставить себя! Мне было бы проще так знать, что я поступаю правильно. Что принял верное решение. А так – да, прав. Да, поступил по совести. Частично.

Но после того как узнал о ребёнке, я ей ни разу не изменял. Пытался как-то с Яночкой, но в итоге ушёл от неё, так и не коснувшись. Не хочу никого. И Миладу тоже. Всё опротивело.

Всё…

– Алексей Петрович, – спрашиваю я, – признайся: нотации мне пришел читать?

Тесть осклабился.

– Ты ж ко мне на «вы» был, – напоминает.

– Был, – соглашаюсь. – Через неделю почти родным папой станешь. Привыкать надо.

– Паш, а где твой родной? Так ни разу не объявился?

Мерзкая тема. Больная тема. Милада знает. Но с господином (г-ном) Шумаковым обсуждать её совсем не хочу. И ему не позволю лезть ко мне в душу. Это то личное, что я даже себе самому не открываю.

– Всё в порядке, Алексей Петрович, – улыбаюсь так, словно самый счастливый на свете. – Может, выпьем? Так сказать, мальчишник на двоих устроим? – и уже совсем обнаглев, предлагаю. – А если надо, могу в общагу провести. Через вахту не пустят, так мы в окно влезем. Там человек надёжный, всегда начеку.

Если бы у Алексея Петровича в руках было ружьё, он бы, не задумываясь, пальнул в меня. Всю обойму разом. А потом ещё прикладом сверху. «Кто ты такой, щенок, – сказал бы он, – что вздумал так вольно со мной разговаривать?!»

И был бы прав.

Я не умею держать язык за зубами и нервы в кулаке. У меня всё выплескивается наружу. Иногда жалею об этом. Но чаще – даже не вспоминаю. Ни к чему оно. Назад не вернёшь и не исправишь. А ведь сказал именно то, что хотел. Так зачем потом самого себя оправдывать?

Алексей Петрович смотрит пристально. Потом протягивает руку, хлопает меня по плечу, давит улыбку.

И молча идёт к двери.

Занавес. Премьеру театра – Павлу Сазонову – бурные овации!

Мой зритель оборачивается на пороге. Выглядит устало, мрачновато. Но всё-таки считает своим долгом сказать последнее слово.

– Паш, не будь дураком, – и уходит.

Мне хочется ему что-то крикнуть вслед. Наверное, то, что я, действительно, дурак и давно об этом знаю. Как и то, что мне не нужны советчики душепопечители. Я всегда справлялся сам. Смогу и сейчас.