Запретная королева

«Пресвятая Дева, – молилась я, – дай мне сил прожить свой век без мужчины. Даруй мне терпение и внутреннее спокойствие, чтобы провести свою жизнь до самого последнего дня в обществе женщин. Позволь мне не считать свои годы по морщинам, появляющимся на лице, и не убиваться от горя, когда мои косы из золотых станут превращаться в серебряные».

Но улыбка Девы Марии была безоблачно невозмутимой, а Ее лицо оставалось настолько безучастным, что я вскочила с колен и торопливо покинула часовню, немало удивив этим духовника, готовившегося выслушать мою исповедь, а также придворных дам, которые, должно быть, усмотрели в выражении моего лица не только религиозное рвение. Злость моя никуда не исчезала, отказываясь рассеиваться со временем.

Любовь без тревоги и страха

Все равно что костер без пламени и тепла…

Так проникновенно пела Беатрис, перебирая пальцами звонкие струны лютни, когда все мы сидели в одной из залитых солнцем комнат Виндзорского дворца, занимаясь рукоделием. Эти навевающие грусть строки, напомнившие мне серебристый голос Эдмунда Бофорта, лишили меня самообладания, и я несколько раз без разбору ткнула иглой в алтарное покрывало, над которым мы работали, не думая о том, что могу повредить дорогую ткань.

День без солнечного света,

Улей без меда,

Лето без цветов,

Зима без морозов.

Когда Беатрис умолкла, все дружно вздохнули.

– Я бы не хотела жить без сладости меда, – заметила Мэг.

– А я бы вполне смогла, – заявила я.

Я по-прежнему была осмотрительна в разговорах со своими английскими дамами, но теперь ловила себя на том, что слова на чужом языке сами собой срываются с губ, прежде чем я успеваю их остановить.

– Я отвергаю всю эту медовую сладость, все эти костры с языками пламени. На самом деле, начиная с сегодняшнего дня, я клятвенно отрекаюсь от мужчин.

Несколько долгих секунд придворные дамы смотрели на меня так, будто я лишилась рассудка, а затем молча переглянулись. Мой разрыв с Эдмундом наверняка подарил им много приятных часов, во время которых они сплетничали и строили догадки. А затем придворные дамы хором, как одна, принялись убеждать меня в великой ценности того, от чего я только что отреклась.

– Любовь приносит женщине истинное счастье, миледи.

– Поцелуи кавалеров придают румянец ее щекам.

– Мужчина в постели – ребенок в утробе…

Их смех отдавался эхом под высокими сводами.

– Я буду жить без мужских поцелуев. И без мужчины в моей постели, – не унималась я, возможно, впервые получая удовольствие от оживленного спора со своими придворными дамами. – Я ни за что не поверю обольстительным ухищрениям. И не поддамся вожделению.

Тут мои дамы, которые с утра до ночи только и делали, что обсуждали между собой свои прошлые и нынешние романы, умолкли и стали как-то странно коситься на меня, как будто само упоминание о вожделении было недостойно вдовствующей королевы.

Я оценила их красноречиво поднятые брови, потому что вдруг поняла: сегодня я рада их обществу; сегодня я присоединюсь к их нескончаемым сплетням и инсинуациям. Моя жизнь в Англии была изолированной, в основном потому, что я была не способна чувствовать себя в среде дам непринужденно; больше этого не будет. Меня внезапно охватила странная веселая беззаботность. Возможно, в этом было повинно выпитое нами вино или же неожиданное дружеское отношение ко мне?

– Сейчас я вам все объясню. – Я достала из своего сундука шелк для вышивки, в последний момент решив немного подурачиться, устроив из этого представление. – Принесите мне свечу.

Сесилия выполнила мою просьбу, и дамы расселись вокруг меня – кто на полу, кто на скамеечке.

– Что ж, начинаю, – торжественно произнесла я, упиваясь их вниманием. – Я исключаю из своей жизни милорда Глостера. – Решение предать огню высокомерного герцога королевской крови вызвало одобрительный гул. – Какой цвет для него выбрать?

Дамы на лету поймали мою идею.

– Алый. Цвет власти.

– Алый. Цвет амбиций.

– Алый, ведь Глостер изменил первой жене и неудачно выбрал вторую.

У меня были определенные сложности с тем, чтобы вести себя благовоспитанно по отношению к Глостеру, ведь он разрушил мое светлое будущее законодательным эквивалентом секиры. Проведенный им акт теперь будет действовать века. Ни один амбициозный мужчина не станет рассматривать меня в качестве невесты; мне была уготована одинокая жизнь вдовы. Я с беспощадным злорадством подняла отрез кровавого шелка, отхватила от него ножницами лоскут шириной с ладонь и поднесла его к пламени свечи; ткань сначала заискрилась, а потом свернулась и сгорела дотла.

– Ну вот. С Глостером покончено, теперь он для меня ничто. – Я перехватила встревоженный взгляд Беатрис, следившей за исчезающим в огне куском материи. – Не могу поверить, что вы, Беатрис, были дружны с этим человеком.

– Нет, что вы, миледи! – Она испуганно передернула плечами. – Но это ведь колдовство. Возможно, у вас во Франции…