– О чем вы только думали? Нужно ли мне спрашивать, кто отец этого ребенка? Вряд ли. – Алиса покачала головой, еще крепче сжимая мои запястья; в ее голосе слышалось страдание, и я решила, что она тревожится за меня, – ничего другого мне в голову не приходило. – Как вы могли так поступить, миледи? Связь со слугой из собственной свиты. С человеком безродным, без доходов, без положения в обществе. Как вы могли даже помыслить об этом? А теперь еще и ребенок, ребенок вне брака! Что на это скажет Глостер? – Ее глаза округлились от ужаса. – И главное – что он сделает?
– Мне все равно, что скажет Глостер.
Я высвободила руки и, широко раздвинув пальцы, принялась внимательно изучать свои ладони, как будто рассчитывала прочесть там ответ. Я носила ребенка от Оуэна, и мое будущее было покрыто завесой неопределенности; тем не менее меня не покидало странное ощущение счастья. Слегка нахмурившись, я подняла глаза на собеседницу:
– Что мне делать, Алиса?
Последовала продолжительная пауза.
– А вы не рассматривали возможности прервать…
Я решительно подняла руку, останавливая ее:
– Нет, это исключено. Ни за что.
Это было единственное, в чем я не сомневалась. Какие бы жизненные сложности ни сулило мне это дитя, я доношу его до срока. После смерти мужа я вынуждена была смириться с мыслью о том, что, кроме Генриха, у меня больше не будет детей. А теперь была беременна от мужчины, которого обожала.
– Никогда не предлагайте мне ничего подобного! – гневно воскликнула я. – Я хочу этого ребенка.
Алиса тяжело вздохнула, но закивала:
– Так я и думала. Глостер взвалил на вас слишком тяжкое бремя. Это было бы против природы…
– И все-таки, что мне делать? Посоветуйте что-нибудь, Алиса.
Она задумчиво поджала губы:
– Некоторое время вы сможете скрывать свое положение. Упелянды бывают весьма полезны, даже если выглядят чересчур объемными. Но потом… – К моему изумлению, глаза Алисы наполнились слезами.
– Так что же потом?
– Не знаю. Правда, не знаю. Я не вижу счастливого исхода.
Как так? Что самое ужасное может сделать Глостер? Отобрать у меня ребенка сразу же после родов? Разлучить нас с Оуэном? С него станется: такое действительно могло произойти.
– Глостер будет настаивать на том, чтобы вы сохраняли безупречную репутацию. – Слова Алисы перекликались с моими мыслями.
– Вместо того чтобы позволить мне выставить себя потаскухой, забеременевшей от слуги, – продолжила я; от страха моя речь стала недопустимо грубой. Я посмотрела на Алису, на слезы у нее на щеках и задала вопрос, хотя и знала на него ответ: – Так мне обо всем ему рассказать?
– Да. Расскажите. В любом случае вы не сможете долго хранить все в тайне – даже если не намерены больше делить с ним постель. Ах, миледи… Почему вы это сделали?
Я ответила без колебаний:
– Потому что люблю этого человека и не сомневаюсь в его чувствах ко мне. Это не подлежит обсуждению. Я еще никогда не испытывала такого счастья.
Алиса засопела и утерла слезы.
– А что будет, если Глостер настоит на том, чтобы вы прогнали его со службы?
Ответ был рядом, прямо передо мной. Я никогда ни за что не боролась, но ради человека, которого люблю, буду сражаться за свои права. Я чувствовала в себе небывалый прилив энергии; ничего подобного я прежде не испытывала. И в этой решающей битве я не позволю, чтобы кто-то диктовал мне свою волю или как-то мной манипулировал.
– Я не уволю его, – тихо сказала я и сама удивилась гордости, прозвучавшей в моем голосе. – Он исключительный человек. И я его не предам. Я вдовствующая королева. Королева-мать. Как может Глостер заставить меня выгнать слугу из моего окружения? Я не уволю его. Я не смогу без него жить.
Алиса сначала нахмурилась, но затем слабо улыбнулась сквозь вновь выступившие слезы:
– Будь я снова молодой и незамужней, я поступила бы так же.
Мы ни разу не упомянули вслух его имени, но оно бережно хранилось в моем сердце, словно благословение свыше.
Когда я вновь осталась одна, в моей голове все еще звучали слова Алисы:
Представив себе, как я говорю это Оуэну, я совсем упала духом.
– Так что же нам делать? – Я снова задала этот вопрос Алисе перед самым ее уходом, но она в ответ лишь беспомощно развела руками:
– Не знаю. Мне нечего вам посоветовать.
От мрачных предчувствий у меня пересохло в горле, но я встала, надела свое любимое платье из изумрудного бархата, отделанное золотым шнуром и мехом горностая, и поручила Томасу организовать мне встречу с Оуэном в зале для аудиенций, где прозвучало наше первое пылкое признание в том, что мы значим друг для друга.