Запретная королева

Глостер удивленно поднял брови, как будто я задала особенно глупый вопрос, и выразительным жестом обвел мою прекрасно обставленную комнату. Великолепные гобелены и драпировки на стенах, выложенный красивой плиткой пол, полированная деревянная мебель и сундуки – и правда, о какой еще роскоши я могла просить для подтверждения своего королевского статуса? Благодаря огромным окнам здесь всегда было светло, даже в пасмурные дни. Я проследила глазами за рукой Глостера, по достоинству оценивая все, что у меня имелось, но…

– Чем я буду заниматься до конца своих дней? – спросила я.

Генрих умер. Я не тосковала по нему – сейчас или когда-либо еще; на самом деле я тосковала лишь по идеальному мужу, созданному моим воображением. Похороны состоялись, посмертная серебряная маска сияла в Вестминстерском аббатстве, но заветы Генриха для Англии и его наследника преследовали меня на каждом шагу. Мой муж действительно был очень занят, даже на смертном ложе, когда до последней секунды в мельчайших подробностях обсуждали будущее управление страной и вопросы ее безопасности.

Пока Юный Генрих еще младенец, Англией станет править Совет и бразды правления будут находиться в руках у ближайших родственников Генриха. Лорд Джон Бедфорд, став регентом, будет править Францией и контролировать дальнейший ход военных действий.

Хамфри Глостер, мой сегодняшний упрямый собеседник, станет регентом Англии, но он во всем подчинялся Бедфорду – чем и объяснялась его неизменная кислая мина. Кроме них, был еще дядя Генриха, Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, назначенный наставником моего сына. Генрих Бофорт мне нравился – он был умным, прозорливым политиком, человеком амбициозным, стремившимся достичь вершин власти, но при этом не забывал об окружающих и не был лишен сострадания. В отличие от Глостера, у которого сострадание отсутствовало напрочь: им двигала исключительно тяга к величию.

Таким образом, Генрих очертил схему, по которой будут управлять Англией, пока его сын не достигнет совершеннолетия.

– Неужели для меня не найдется роли в жизни сына?

В распоряжениях Генриха о государственном устройстве мое имя не упоминалось. Да и стоило ли мне ожидать чего-то иного? Я достаточно хорошо понимала мотивы мужа, неизменно мной пренебрегавшего. Я была слишком тесно связана с его врагом – моим братом дофином, а как женщина – женщина, которую Глостер до сих пор считал неспособной понять нечто большее, чем пара простейших предложений на английском, – совершенно не годилась для управления страной.

– Что мне делать до конца своих дней, Хамфри? – повторила я, с удовольствием отметив, что он вздрогнул, когда я назвала его по имени; но он все-таки задумался над моим вопросом.

– Ну, вы королева-мать.

– Это я знаю, но хочу понять, что это означает на практике. Я здесь что…

Тут я запнулась, забыв, как по-английски «лишняя»; Глостер заметил мое смущение и соблаговолил объяснить:

– Вы, Екатерина, чрезвычайно важны для Англии. Именно ваша кровь рода Валуа дает новому королю основания претендовать на французский трон. А теперь, когда ваш отец умер…

Увы, это было правдой. Мой измученный страданиями отец… Его тело и сознание долгие годы снедали не видимые другим ужасы, пока он наконец не сдался и не пал их жертвой. Он скончался через два месяца после смерти Генриха, оставив моему десятимесячному сыну огромную ответственность – быть королем двух стран, Англии и Франции. Подозреваю, что Глостер считал эту смерть весьма своевременной и выгодной для себя.

– А поскольку ваш брат-дофин отказывается признавать наши претензии на французскую корону и продолжает воевать, чтобы силой вырвать у нас Францию…

И это было правдой. Мой брат Карл – Карл Седьмой, как он официально теперь именовался, – действительно выставил против нас свою армию.

– …Мы должны использовать любые средства, любое оружие, чтобы отстоять притязания на престол для нашего мальчика. И таким оружием становитесь вы. Ваша кровь в жилах этого ребенка является наиболее сильным аргументом, подкрепляющим законное право сына Генриха на французский престол. – Глостер произнес «сын Генриха», и мое сердце екнуло. Он навсегда будет именно сыном Генриха. – Многие во Франции скажут, что мальчик слишком юн. И что он англичанин. Но по материнской линии он еще и Валуа, так что его претензии на французскую корону неоспоримы.

Я медленно кивнула. Выходит, мне предстояло стать символом – слова моей матери в точности подтверждались. Живой, дышащей лилией с нашего герба, призванной отстоять права своего сына на французский трон.

– Значит, у меня все-таки есть своя роль.

– Несомненно. И я призываю вас сыграть ее безупречно. Вы обязательно должны появиться на публике – как только закончится глубокий траур, разумеется.

– А сколько он будет продолжаться?

– Думаю, год можно считать приемлемым сроком. Вы обязаны в полной мере отдать дань уважения моему брату. Именно этого я от вас ожидаю. – Глостер вяло улыбнулся. – И пребывание в Виндзоре вместе с Юным Генрихом не станет для вас препятствием.