Все, что мы привезли с собой, снова погрузили на повозки, и мы приготовились вернуться в замок, башни которого манили нас издалека обещанием тепла и комфорта; я не забыла поблагодарить тех, кто помогал нам веселиться, – менестрелей, слуг, а также многострадальных пажей, которые целый день были у нас на побегушках. Я подумала, что Эдмунд может об этом запамятовать, а ведь они мои домочадцы.
– Господин Тюдор, – подозвала я молодого человека, который все это время стоял в стороне, молча и настороженно наблюдая за происходящим. – Есть у вас с собой монеты?
– Да, миледи, есть. – Порывшись в кошельке, висевшем на поясе, он высыпал мне в протянутую ладонь горсть серебра.
Я раздала деньги слугам, сопроводив это действие словами благодарности.
– Скажите, сколько я вам должна, – произнесла я, обращаясь к Тюдору.
– В этом нет необходимости. Я просто спишу эту сумму на расходы, миледи.
У него были темные, как обсидиан, глаза, но приятный голос, мягко чередовавший гласные и согласные звуки, внезапно прозвучал отрывисто и отчужденно.
– Благодарю вас, – после секундного замешательства сказала я.
– В этом нет необходимости, миледи, – повторил Тюдор. – Это мой долг – следить за тем, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды.
Зимними вечерами темнеет быстро, и в сгущающихся сумерках я довольно смутно видела его лицо, полускрытое мягкими тенями. Мне показалось, что уголки его губ сурово, почти недовольно опущены – а может быть, это была лишь игра света.
Вдруг слева от меня раздался знакомый голос:
– Королева Кэт! Идите к нам; я хотел бы услышать ваше мнение по одному очень важному вопросу!
Я развернулась и торопливо направилась на зов.
Вернувшись во дворец, я посмотрела на себя в зеркало. Щеки мои разрумянились, глаза блестели, и причиной всего этого было не только движение на свежем воздухе. Мои мысли, путаясь, вились вокруг Эдмунда Бофорта. С одной стороны, я не хотела, чтобы он выделял меня среди остальных, а с другой – досадовала, когда он этого не делал. Его остроумные, дерзкие комплименты горячили мне кровь, но потом я находила их слишком смелыми и фамильярными.
Меня обуяло смутное, но неотвязное томление: я не могла дождаться рассвета, когда встану с кровати, чтобы провести еще один день с мужчиной, столь неожиданно ворвавшимся в мою жизнь.
А затем настало время наполненных событиями дней и долгих ночей. Двенадцать дней веселья незаметно подошли к концу. Наступил канун Рождества Христова, и весь наш замок трепетал в волнующем ожидании. А может быть, трепетала я одна: я не знала, что ждет меня впереди, но пребывала в прекрасном настроении.
Вместе с Генрихом мы встречали только одно Рождество, в Руане; это было довольно мрачное религиозное действо, состоящее из традиционных церемоний и большой торжественной мессы. Следующее Рождество (после рождения сына) я провела в одиночестве в Виндзоре. В тот год мы никак не отмечали этот праздник, потому что я тогда еще не прошла обряд церковного очищения после родов. Каких-то радостных моментов из детства, связанных с Рождеством, я также не могла припомнить. Но на этот раз все будет по-другому. В этом году у нас при дворе был Эдмунд Бофорт. Когда мы встретились с ним за ужином в канун Рождества, в комнате царила напряженная атмосфера. Я не чувствовала угрозы или опасности, а словно замерла на цыпочках в тревожном ожидании.
– Нам нужен Глава рождественских увеселений[32]
, – заявила Джоан. Рядом с Яковом она расцвела, точно зимняя роза. – Без него мы не сможем праздновать.Мы вернулись с прогулки вдоль реки и стояли в Большом зале у ревевшего в камине огня, все еще одетые в меховые тяжелые накидки. Я знала об английской традиции – выбирать на эту должность задиристых особ, готовых перевернуть весь мир с ног на голову.
– Я буду Главой рождественских увеселений, – заявил Эдмунд, красовавшийся в ярком, подбитом мехом плаще.
Из-за этой залихватской позы он чем-то напоминал некое злобное существо из потустороннего мира.
– Вы не можете, – поспешно сказала Джоан. – Согласно традиции это должен быть кто-то из слуг, который мог бы свободно над всеми потешаться. Вы для этого не подходите.
– Я изменю традицию. – Эдмунд обвел нашу компанию горделивым взглядом. – Кто сможет поднять всех нас на безумные вершины удовольствия лучше, чем я?
– Я думал, что это выборная должность, – заметил Яков, дыша на замерзшие пальцы. – Конечно, это языческий обычай, – ухмыльнулся он, – но, живя в этой стране, я уже привык к таким вещам.
– Выборная? Я сам себя выбираю! – Высоко подняв брови, Эдмунд обвел присутствующих надменным взглядом в поисках того, кто посмеет перечить его решению, а затем воззрился на меня. – Что скажете, королева Кэт? Позволите ли вы мне отныне стать вашим Главой рождественских увеселений?
– Не позволю, – торжественно, в тон ему сказала я и покачала головой; мне показалось, что ухмылка, изогнувшая его губы, выражала даже не недовольство, а раздражение, вызванное тем, что его страстное желание не было исполнено.