Ах, но ведь бывали дни, когда мне казалось, будто я ужасно стара, гораздо старше своих лет, что я уже просто не способна откликаться на магию простых житейских радостей… После немилосердно ударивших морозов мы все вместе отправились кататься на коньках по застывшему льду реки, в прозрачном зимнем воздухе казавшейся прекрасной серебристой дорогой, тянущейся между берегов в обрамлении покрытой инеем травы.
– Я не умею, – призналась я, когда придворные дамы надели полозья и принялись демонстрировать свое искусство.
Катание по льду, на котором и без коньков непросто было удержать равновесие, казалось мне рискованным и даже опасным занятием.
– Неужели вы ни разу не катались на коньках?
Эдмунд, на большой скорости изящно носившийся по замерзшей поверхности, ловко подлетел ко мне, с несчастным видом стоявшей на берегу, и резко остановился, взметнув из-под полозьев веер ледяной крошки, чем вызвал всеобщее восхищение. Я представила себя со стороны: дрожащая, беспомощная, ужасно уязвимая, боящаяся даже попробовать присоединиться к остальным.
– Нет.
– Но вы можете научиться.
– Сомневаюсь.
Вдали привычно замаячил безысходный мрак уныния, ожидающий, когда я позволю ему приблизиться вплотную и накрыть меня с головой.
– У вас все получится, королева Кэт. Нет ничего такого, с чем вы не могли бы справиться. – Уверенный тон Эдмунда помог мне преодолеть упадническое настроение, которое я сама нагнетала. – К вечеру вы станете мастером этого дела. Я вам гарантирую.
Однако я по-прежнему искала пути к отступлению.
– У меня нет коньков.
Услышав это, Эдмунд вдруг неизвестно откуда достал пару коньков и, держа их за кожаные ремешки, победно потряс ими над головой.
– Присядьте вот тут, и я мигом устраню сей досадный недостаток.
Я опустилась на сложенный плащ, который он положил на берег.
– Позвольте, миледи.
В следующую секунду Эдмунд, не дожидаясь разрешения, отодвинул край моей юбки, приподнял одну мою ногу и принялся привязывать к ней конек.
Я поймала себя на том, что затаила дыхание, глядя на то, как он, склонив голову, возится с упрямыми кожаными ремнями, затвердевшими на морозе. На Эдмунде был красивый капюшон из великолепного бархата, из-под которого выбивались темные кудри; пальцы его, хоть и замерзли, двигались ловко и уверенно.
Я беззвучно охнула, когда они неожиданно коснулись моей лодыжки, а затем легли на подъем ступни. Это было интимное прикосновение, но Эдмунд уже не раз выходил за рамки дозволенного. В данный момент, впрочем, он был как бы лишен индивидуальности, словно какой-нибудь слуга, действовавший споро и умело. При этом он ни разу не взглянул мне в лицо. До тех пор пока не закончил.
А когда закончил, посмотрел мне прямо в глаза серьезным, все понимающим взглядом.
– Ну вот, миледи. Готово. Теперь вы можете выдохнуть.
Блеск его глаз затмевал сияние драгоценных камней на застежках бархатного наряда. Выходит, все это время Эдмунд знал, что я сидела, затаив дыхание. Мое сердце затрепетало.
А потом вдруг оказалось, что времени на размышления у меня нет. Эдмунд наклонился, поднял меня и вытянул на лед. Я вцепилась в его руку – так утопающий хватается за соломинку, но я уже ехала на коньках, и моей гордости не было предела.
– Приз! Награду для королевы Кэт, только что усвоившей непростой урок!
Оставив меня стоять на краю нашего катка, Эдмунд унесся в дальний его конец и вскоре вернулся с пером – его потерял один из лебедей, которых мы, явившись на реку, спугнули – к огромному негодованию этих величавых птиц. Белоснежное перо было просто идеальным, и Эдмунд ловко воткнул его мне в прическу.
– Вы наша бесценная жемчужина, королева Кэт!
– Послушайте, вы не должны так… – Несмотря на холод, меня вдруг бросило в жар, и внутренний голос стал шептать, что подпадать под эти чары весьма опасно для меня.
Больше я ничего не успела сказать, потому что Эдмунд вдруг с гиканьем выхватил Джоан из рук Якова и по широкой дуге на большой скорости прокатил ее по льду. В конце концов очередь дошла даже до Алисы, которая привела Юного Генриха посмотреть на наше веселье. Больше Эдмунд никак не выделял меня среди остальных, и я была благодарна ему за это.
Я сидела на берегу и наблюдала за происходящим, приобняв прижавшегося ко мне сбоку сына. Через некоторое время я продрогла и мой дворцовый распорядитель, заметив это, укрыл нас с Генрихом тяжелой и плотной шерстяной накидкой, для верности подоткнув ее со всех сторон. Когда же я пробормотала слова благодарности, он церемонно поклонился и с серьезным выражением на неулыбчивом лице вернулся на прежнее место.