Запретная зона

Здесь, на восемнадцатом градусе южной широты, солнце восходит между без четверти шесть и четвертью седьмого. Мы просыпаемся еще до восхода солнца от мошкары и крика петухов. Всю ночь напролет гудят поезда в нескольких километрах от дома: железная дорога проходит по промышленному району, где шлагбаумы заменены световыми сигналами. Паровозы на всех парах со свистом мчатся через город.

В половине седьмого начинают стучать в окно разносчики. Первым появляется Ксодо с овощами и фруктами в огромной корзине, прикрепленной к багажнику велосипеда: бананы стоят 4 эре штука, бобы 30 эре полкило, ананасы и дыни по 40 эре за штуку, небольшие тыквы по 2 эре, авокадо — 10 эре. Вслед за ним на задний двор на велосипеде въезжает небритый африканец с цветами, но цветы нам не нужны — у нас во дворе растут гортензии и несколько кустов роз.

В семь часов, как раз к завтраку, появляется разносчик хлеба из пекарни Лобеля. В половине восьмого белые покидают свои виллы, садятся в автомобили и едут в центр. Поток машин медленно движется мимо нашего балкона по Джеймсон Вест авеню.

И в это же самое время группами идут африканцы с чемоданами, матрацами, одеялами и мешками на головах. Они направляются куда-нибудь на новое место работы, на другое место жительства или в Ньясаленд, откуда родом многие рабочие Южной Родезии.

Кто-то стучит в кухонную дверь. За дверью — африканец, он просит продать что-нибудь из старой одежды. Он показывает на мой костюм, брюки цвета хаки и говорит:

— Я заплачу за это, сэр.

— Но это мой единственный костюм. Не хотите же вы лишить меня его.

С чувством глубокого сожаления он собирается уйти, но в этот момент его взгляд останавливается на Анне-Лене:

— Госпожа, жена носит тот же размер, что и вы…

По другую сторону дороги, в тени деревьев, сидят черные няни и вяжут, возле них играют белые дети. Рабочие делают вид, что заняты уборкой сада. Садовый «бой» швырнул на траву шланг и отдыхает за кустами, держа наготове ножницы. Как только кто-нибудь приближается, он для виду срезает ветку.

Какой-то африканец облокачивается на барьер нашего балкона — от балкона до земли не больше метра — и спрашивает, нет ли работы. Нет никакого смысла требовать у него справку от его прежнего хозяина — у него, конечно, нет ее, но у нас нет и работы для него. Тогда он идет к соседке, и мы слышим ее крик:

— Какое бесстыдство! Как ты смеешь входить с парадного входа и попрошайничать?

В половине десятого на нашей улице появляется белый мастер. Рабочие прокладывают водопровод, а он, в мягкой широкополой шляпе, с трубкой в зубах, стоит, часами не меняя позы, и лишь изредка дает указания.

В перерыве он усаживается в стороне от рабочих, пьет кофе из термоса, ест бутерброды и курит. Его бригада, состоящая из африканцев, работает медленно, но ритмично. Впечатление такое, будто они и понятия не имеют, с какой целью роют, для чего это нужно, кажется, будто они просто подчиняются ритму своего пения.

Надсмотрщик стоит так до пяти вечера. Он получает в несколько раз больше, чем рабочие: ведь он белый, имеет право голоса и к тому же специалист по прокладке труб. Безделье должно бы извести его и заставить взяться за любую работу. Но нет — человек, по его убеждению, рожден не для того, чтобы работать. Африканцы ленивы, поэтому и нужен белый человек, чтобы присматривать за ними.

Ближе к полудню приходят африканцы, чтобы продать что-нибудь из своих поделок: плетеные корзинки, чашки из тика, столы, книжные полки. Они делают все очень искусно и с ангельским терпением пытаются это продать. Редко случается, чтобы их вещи покупали, но они никогда никого не уговаривают.

Прямо напротив нашего дома, по другую сторону дороги, лес: дерево мсаса, пинии, кактусы и джакаранда. Между стволами деревьев около павильонов выставки, сооруженных несколько лет назад, вьется сеть тропинок. Деревья и кусты пышно разрослись на красноземе, и весь этот район похож на покинутый город, заросший лесом.

Здесь есть бензоколонка, телефонные будки с оборванными проводами, полуразвалившиеся уборные, миниатюрные домики смелой архитектуры, возведенные разными фирмами. Между домиками пучками растет мощный бамбук, под его крупными листьями висят круглые, как шары для гольфа, гнезда, выстланные увядшей травой. Пробравшись через заросли кустарника, попадаешь на небольшую беговую дорожку для лошадей.

Силуэты высоких домов Солсбери совсем недалеко от нас, однако мы чувствуем себя так же далеко от них, как если бы жили в одном из многочисленных шахтерских городков, где дома пустуют с тех пор, как закрылся рудник. Кажется, будто мы в тропической стране, из которой уехали белые колонисты. В преломленном солнечном луче порхают черные бабочки. В центре широко раскинувшейся столицы иногда встречаются такие дикие места. Они как бы напоминают о том, что форма жизни, которая, кажется, находится в расцвете, на самом деле — уже пройденный этап.