Запретная зона

Путь более либеральным взглядам прокладывает Гарфилд Тодд[12], бывший миссионер из Новой Зеландии, один из самых выдающихся европейцев в Африке. Его прошлое, правда, во многих отношениях настораживает. Будучи премьер-министром Южной Родезии до 1958 года, он применял слезоточивый газ против забастовщиков и к национализму африканцев относился так же нетерпимо, как сэр Рой и сэр Эдгар Уайтхед. Но ему пришлось выйти из рядов собственной партии, после того как он повысил зарплату промышленным рабочим-африканцам с 60 до 95 крон в месяц и ввел более умеренный избирательный ценз, в результате чего восемь тысяч африканцев получили право голоса. Лорд Молверн, первый премьер-министр Федерации, спросил его по этому поводу: «Вы и в самом деле надеетесь постичь вечные истины, пересчитывая носы?»

Говорят, поражение на выборах 1958 года сделало Тодда совсем другим человеком. Когда я встретил его через год после этого события, он пришел к окончательному выводу, что эпоха превосходства белых прошла. Это наполовину примирило его с африканским национализмом, и многие африканцы, оставшиеся после запрещения Национального конгресса политически бесприютными, объединились с ним, по крайней мере временно, в партии Центральной Африки. Большинство африканцев знает, однако, что партия с высоким процентом африканцев никогда не будет популярна среди белых, которые в конечном итоге решают исход выборов.

Но Тодд смотрит в будущее и заявляет, что он не будет больше считаться с мнением белых избирателей. Он заглядывает вперед, в тот день, когда белый не сможет быть избран в парламент, не получив поддержки африканцев. В этот день осуществится истинное партнерство и исчезнет дискриминация. Его программа — получение Северной Родезией и Ньясалендом самоуправления до 1965 года и получение африканцами большинства в парламенте и правительстве Федерации. Однако, чтобы не напугать белых такой радикальной программой, он предлагает систему, действующую в Танганьике: в переходный период все избиратели голосуют в своем избирательном округе за одного представителя от каждой расы.

— Федерация — полицейское государство, и оно становится все хуже, — заявил мне Гарфилд Тодд. — Многие африканцы боятся, что подвергнутся репрессиям, если войдут в нашу партию, и мы не сможем устраивать собраний в Ньясаленде. Если стольких людей будут долго держать в тюрьме, от нормальных отношений между расами не останется и следа. После мятежа целью политики должно быть не восстановление порядка, а удаление причин, вызвавших насилие.

Своим обращением к более радикальному либерализму Гарфилд Тодд сможет на некоторое время заполнить пустоту, возникшую после разгона Национального конгресса, партии большинства. На собраниях он выступал с юношеским пылом и глубоким убеждением в своей правоте, выдававшим в нем миссионера.

И сэр Рой, конечно, втайне благодарен Тодду за то, что тот втягивает политически сознательных африканцев в европейскую партию, которая не может угрожать правящей партии. Многие белые в то же время думают, что под длинными ногами Гарфилда Тодда нет прочной □поры и что его магическое обаяние не приносит ему никакой пользы.

* * *

Национальный конгресс и его идеи продолжают жить за пределами страны. Джошуа Нкомо, вождь Национального конгресса Южной Родезии, и Каньяма Чьюме, секретарь партии в Ньясаленде, были за границей во время операции «Солнечный восход». Их штаб-квартира — в Лондоне, тайными путями они получают сведения о том, что происходит в их отечестве.

Они произносят речи в Англии и США, часто вступая в поединок с официальными представителями Федерации. Они издают брошюры, сотрудничают с такими сочувствующими им группами в Англии, как Африканское бюро (Africa Bureau), Христианские действия (Christian Action), Движение за свободу колоний (Movement for Colonial Freedom)[13], а также с либеральной и лейбористской партиями…

После нашего путешествия по Африке мы встречались с ними, как и со многими другими африканцами, либо изгнанными из страны, либо обучающимися в Лондоне, на улице Гауер-стрит, 200, недалеко от Истон Стейшн. Здесь, в маленьком закопченном домике, размещается европейский центр панафриканского движения. В конторе, расположенной в подвале дома, висит нарисованный углем портрет доктора Банда. Старомодные пишущие машинки размножают памфлеты и листовки; неофициальные послы шестнадцати африканских стран пытаются найти здесь общее решение вопросов, стоящих перед Черным континентом.

Джошуа Нкомо — толстый веселый человек, бывший распорядитель на аукционах. В нем нет ни капли фанатизма. Он легко может убедить противника и завоевать на свою сторону колеблющихся, но ему трудно издалека, из Лондона, руководить национальным движением в Южной Родезии.