Запретная зона

Эснет, жена Джошуа, только что вернулась из родильного дома. В постели, рядом с ней, на большой подушке лежит их первенец. Ему всего два дня от роду. У него морщинистое коричневое личико. На минутку ребенок приоткрывает глазки, как будто чему-то удивляясь, потом вновь засыпает. Он еще ничего не знает об этом мире. Да и что он может о нем знать? Джошуа становится смешно при мысли, что у малютки может быть свой жизненный идеал и что мир, в который он угодил два дня назад, ему может не понравиться.

— Его зовут Мюкайи, но он еще не крещен, — говорит Джошуа. — Мюкайи означает «пробудись». Это призыв к братьям и соплеменникам не уходить в себя, а попытаться понять свою роль в обществе. Малышу хотели дать другое имя — Квача — «рассвет», но это слово стало политическим призывом, и тому, кто громко окликнет ребенка где-нибудь в общественном месте, грозили бы тюрьма и штраф.

— Брат Джошуа дал Мюкайи второе имя, — говорит Эснет. — Тинотенда.

— Это значит: «тот, за кого мы благодарим судьбу».

В комнату вошла высокая женщина с оживленным, сияющим лицом. Она хочет посмотреть ребенка; пытаясь скрыть смущение, она улыбается и, кажется, не понимает, о чем мы говорим.

— Это Мария Линовенда, — поясняет Джошуа. — Она вдова и торгует овощами на рынке.

Пока Мария и Эснет говорят на языке шона, Джошуа рассказывает, что пятнадцать лет назад ей вручили телеграмму: «Ваш муж погиб в Бирме», денежное пособие и копию воззвания, в котором восхвалялись африканцы, внесшие свой патриотический вклад в дело союзников. Действительно, в двух прошедших войнах их вклад в дело союзников был значительным, особенно если учесть, что многие, должно быть, спрашивали себя, за что, собственно, они воюют.

В гости приходит и одна из сестер Эснет, ей лет пятнадцать. Еле слышно произнеся приветствие, она робко пробирается к кровати, серьезно смотрит на малыша, непрерывно теребя кончик воротничка своего старенького, узенького платьица, обрисовывавшего всю ее худенькую фигурку. Потом, чему-то рассмеявшись, она внезапно убегает из комнаты.

Мы пьем чай. Джошуа зовет шестнадцатилетнего племянника, который валялся в высокой траве у дома и мечтал неизвестно о чем. Джошуа возмущен: если бы все были такими лентяями, как этот мальчишка, презрение белых к африканцам было бы оправдано, и нынешнее положение сохранилось бы навсегда. Только упорным трудом можно приблизить будущее. Но мальчишка не обращает внимания на это ворчание.

В ящике на полу лежат книги: Библия, руководство для журналистов, автобиография Нкрумы, романы Ричарда Райта и Алана Патона, а также сборник «Благородные мысли», который предлагает вам более легкий и заманчивый уход от действительности, чем любой еженедельник: «Неотъемлемые права человека… смирение перед тайной вселенной… сытые желудки… более счастливый мир… гражданская лояльность… свобода от всякого принуждения извне…»

Брат Джошуа был арестован во время операции «Солнечный восход», так как был кассиром одного из отделений Африканского национального конгресса, хотя тогда в этом не было ничего предосудительного. Жена и дети получили мизерное пособие и брошюрки, которые призывали жену «использовать все свое женское влияние на мужа, когда он вернется домой, чтобы убедить его в том, что правительство руководствовалось лишь чувством благожелательности к нему и что во всем виноват он сам». Узнав о судьбе семьи брата Джошуа, я подумал, что те, кто издавали этот сборник, не очень-то задумывались над тем, насколько их «Благородные мысли» далеки от действительности.

Рассказывая о порядках в Родезии, Джошуа немного смущается, и не потому, что белые, к которым, увы, отношусь и я, принесли африканцам столько несчастья, а потому, что все это творится на его родине, которую он любит и которую никогда не покинет, что бы с ней ни случилось. Кто-то выплеснул помои на его участок — ему стыдно перед нами и за это.

О чем еще мы говорили в тот первый вечер? О воспитании и образовании, о техническом колледже, созданном африканцами на собственные деньги, о различного рода миссионерах, об Америке, о Грэме Грине и вообще о жизни. Мы говорили о Дорис Лессинг и о ее романах, о деятельности социалистов в Солсбери в сороковых годах. Джошуа был приглашен к Дорис Лессинг, когда она была здесь в 1956 году, но он не решился пойти, так как за ее домом следили сыщики — ведь ее выслали из Южной Родезии, запретив возвращаться в Федерацию, где жила вся ее родня.

Подобный разговор мы могли вести где угодно: в Хэмпстеде или Челси, в Стокгольме или Латинском квартале. Ио Джошуа напоминает нам, что мы находимся в его доме без разрешения главного управляющего локации, конечно белого. Мы не знали, что нужно какое-то разрешение. Оказывается, европейцу нельзя посещать африканца, не сообщив о причинах и времени своего посещения. Иногда ему в этом случае даже навязывают полицейского. Африканцу, который захочет после шести часов посетить родственников или друзей в близлежащей локации, тоже нужно специальное разрешение.