Запретное чтение

Вот тут бы и закончиться этой истории. Иногда, сидя здесь, подпирая коленом столешницу, прислушиваясь к глухим постукиваниям клавиш студенческих ноутбуков и дожидаясь, пока солнце закатится за оконную раму и ослепит меня красными лучами, я думаю, что именно на этом история и закончилась, а все, что было дальше, мне приснилось. И что, возможно, теперь, оглядываясь назад, я всего лишь представляю себе, что могло бы произойти, решись я тогда что-нибудь сделать. И что на самом деле я так ничего и не сделала. Не сделала ничего – сидела себе тихо-мирно все эти пять лет в Ганнибале и наблюдала, как Иэну исполнилось сначала одиннадцать, а потом двенадцать, а после этого вдруг поняла, что он давно ко мне не заходил, а затем – что вижу его только пару раз в год, когда проезжаю мимо него на машине, и в эти моменты я размышляю, как он там, интересно, поживает, но не решаюсь опустить стекло и окликнуть: как-то не хочется его смущать.

Но нет, все это действительно произошло. Спорным остается лишь вопрос, произошло ли все само по себе, или это было моих рук дело.

13 Из хоббитской норы

– Ми, мэ, МА, МО, му! – запела стена Тима в шесть утра в понедельник.

– Ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и!

– На мели мы лениво ловили налима, на мели мы лениво ловили линя, о любви не меня ли вы мило молили, но туманы лимана манили меня!

– иииииииииииии иииииииииииии иииии ии!

– О господи, – сказала я стене Тима через подушку в шесть утра в понедельник. – Умоляю, заткнись!

– Иаааиеуу, аауа, аи, – ответила мне стена: это Тим отрабатывал свои реплики, выбрасывая из них все согласные.

За окном стремительно темнело: надвигалась гроза со Среднего Запада, первая в этом году. Нарастающие громовые раскаты напоминали нечто вроде скрежетания мусорных баков по усыпанной гравием дорожке, или еще можно было подумать, что это Господь Бог грызет камни. Ветер тоже расшумелся, почти под стать грому, и я, как всегда, волновалась, как бы стекла не повылетали из прогнивших рам. Я хотела было включить музыку, чтобы снова уснуть, но решила, что шума вокруг уже и без того более чем достаточно.

Натянув старые джинсы и туристские ботинки, я три минуты, как психованная кошка, чесала спину об угол комода. Еще немного – и я бы разодрала себе кожу, и кто-нибудь подошел бы ко мне на улице и спросил, почему это кофта у меня на спине вся в крови. Я собралась на работу пораньше: нужно было доделать рекламные листовки о летнем читательском клубе и заодно оценить ущерб, нанесенный библиотеке Сарой-Энн, которая вчера сама закрывала детский отдел. Когда к семи часам я добралась до места, уже вовсю лил дождь и по земле были разбросаны отломанные ветром ветки. Войдя внутрь, я отряхнулась, вытерла ноги и заперла за собой дверь. Два часа я буду здесь совершенно одна.

Возможно, из-за полной тишины в то утро я особенно отчетливо примечала все мелкие подробности – тревожный знак, ведь, когда в книгах и фильмах внимание акцентируется на незначительных деталях, жди беды. Киногерой отпирает дверь своей квартиры, поднимает с пола почту, включает свет – и ты уже знаешь наверняка, что жить ему осталось не больше тридцати секунд. Словом, в то утро меня терзал бессознательный страх, как и всегда, когда я приходила в библиотеку раньше всех и находилась в здании совсем одна, так что единственными звуками, которые я услышала, были шорох бумаг у меня на столе и глухой стук, с которым падал в ящик тумбочки мой кошелек.

В темноте я села на стул и только спустя несколько мгновений встала, чтобы включить свет на нашем этаже – шесть выключателей, один за другим, театрально оживили все стены и выставочные стенды. Наверное, я двигалась не бесшумно – в тишине я всегда стараюсь как-то себя подбодрить: что-нибудь напеваю, насвистываю или издаю какие-нибудь звуки одними губами. Я вернулась за стол и опустилась обратно в мягкое крутящееся кресло, и в этот момент из глубины стеллажей с художественной литературой раздался звук, похожий на шелест сминаемой бумаги. У меня перехватило дыхание, и я с ногами вскочила на стул. В моей квартире только один раз завелась мышь, и тогда я была совершенно вне себя от мысли, что какая-то малявка вот так запросто захватила мое жилище. Я целую неделю допоздна засиживалась на работе, пока не убедилась, что мышь отравлена и ее больше нет. Итак, я вскочила на стул и хорошенько ударила по столу кулаком, чтобы спугнуть наглое существо. Я дотянулась ногой до тумбочки и несколько раз стукнула по ящикам, а потом прислушалась, не раздастся ли топот убегающих лап.

– Мисс Гулл? – послышался голос Иэна.

Я так привыкла к этому его оклику, что сначала посмотрела не туда, откуда доносился голос, а на то место, где обычно стоял Иэн – у меня перед столом. Не обнаружив его там, я ринулась в проход между стеллажами, спотыкаясь и напоминая себе, что грязные ругательства сейчас недопустимы.

Иэн сидел на корточках у высокой стойки с цветочными горшками, окруженный книгами и расстеленными на полу футболками и одеялами.