И вот, в сумерках, всего в двадцати милях от Питтсбурга: красный свет, синий свет и вой сирены, такой неожиданно мягкий и вкрадчивый. Я съехала на обочину и остановилась. Мы ехали не по основной трассе, а по одной из параллельных, более живописных дорог.
– Блин, блин, блин, блин, блин, – шептал Иэн все время, пока мы смотрели в зеркало заднего вида, как женщина-полицейский разговаривает по рации. Иэн, слава богу, снова сидел на заднем сиденье – он перебрался туда еще днем, чтобы вытянуться поудобнее. Я ни разу не ругалась в его присутствии, во всяком случае вслух, и на этот раз тоже сдержалась. Прошло очень много времени, прежде чем женщина подошла наконец к моему окну, широко и уверенно расставляя ноги при ходьбе, как делают все женщины-полицейские. Обычно в такие моменты я сразу честно перечисляла все свои нарушения (в основном они сводятся к тому, что я не успела полностью остановиться на знаке “стоп”) и благодаря этой своей честности всякий раз отделывалась предупреждением, и мне еще ни разу не выписывали штрафной квитанции. На этот раз я решила обойтись без чистосердечных признаний.
– Да? – спросила я.
У полицменши были короткие кудрявые волосы, а изо рта пахло мятной жвачкой. Мне ужасно захотелось поменяться с ней жизнями.
– Вы в курсе, что у вас не горит левый тормозной фонарь? – спросила она.
– Нет! – воскликнула я таким голосом, как будто она преподнесла мне бриллиантовое колье. – Нет, я понятия не имела!
– Мамочка, что это за страшная тетя? – проныл Иэн с заднего сиденья голосом шестилетнего малыша. Я попыталась бросить в зеркало суровый взгляд, но Иэн не унимался: – Мамочка, мне страшно!
– Я прошу прощения, – сказала я. – Большое спасибо, что предупредили нас. Это ведь, наверное, легко исправят в ближайшей ремонтной мастерской? Мы, как вы сами видите, не из этого штата, путешествуем, поэтому надо это починить как можно скорее. С утра первым делом поеду в сервис.
Женщина заглянула через мое плечо в машину, не переставая жевать свою мятную жвачку. Но в нас не было ничего подозрительного – даже удивительно, насколько прилично мы выглядели, если учесть, сколько законов мы уже успели нарушить.
– Я выпишу вам предупреждение, – сообщила она. – Добро пожаловать в Пенсильванию.
– Мы едем посмотреть на Колокол Свободы! – закричал Иэн.
Но полицменша уже вернулась к своей машине, чтобы оформить бумагу с предупреждением.
Я с облегчением выпустила из легких воздух – и только тогда сообразила, что теперь у них в компьютере сохранится запись, что в этот день мы находились в Пенсильвании. Интересно, фиксируют ли они в рапорте число и возраст людей, находившихся в автомобиле, точно так же как записывают марку и цвет самого автомобиля? Я снова подумала о том, какое счастье, что мы не взяли отцовский “мерседес”. Кто знает, что там сейчас высветилось бы на их мониторах.
Женщина вручила мне предупреждение, и мы поехали дальше. Небо за это время совсем потемнело.
– Она на вас даже не кричала! – восхищенно заметил Иэн. – Моя мама делает мне куда более суровые предупреждения.
За все время пути он впервые напрямую упомянул кого-то из родителей.
– Это другое предупреждение, – объяснила я.
Хотя, пожалуй, было бы неплохо, если бы на меня сейчас кто-нибудь покричал.
24
Лабазников с беконом
Было начало восьмого, когда мы въехали в пригород, где находился дом Леона и Марты Лабазниковых.
– Лабазников, – распевал Иэн на заднем сиденье. – Ла-баз-ни-ков, Ла-баз-ни-ков. Мне один “лабазников”, пожалуйста!
Городок выглядел уныло: скопление маленьких домов середины двадцатого века, построенных примерно по пяти разным чертежам в надежде, что никто не заметит, что все они совершенно одинаковые, если не считать положения трубы на крыше.
– Да, мне, пожалуйста, один “лабазников” с двойной горчицей, сэр. Я прострелил ему голову из “лабазникова”!
Я отыскала нужный дом и припарковалась позади двух “БМВ” – черного и красного, сверкающих близнецов, которые выглядели немного неуместно на тесной дорожке между домами. Я знала Лабазниковых по вечеринкам, для которых в детстве меня наряжали в праздничные платья, и я лазила под столами вместе с пятнадцатью другими детьми, которые бегло болтали друг с другом по-русски. Я знала не больше десяти слов, и все они обозначали какую-нибудь еду. Единственным законченным предложением, которое я могла произнести, было: “Я не говорю по-русски”.
Я потянулась назад за коробкой и увидела, что Иэн отстегивает ремень безопасности.
– Оставайся в машине, – сказала я. – Я только на полминуты.
– Я хочу писать! – крикнул Иэн, выскакивая на улицу. – И к тому же я всю жизнь мечтал познакомиться с настоящим живым Лабазниковым!