Запретное чтение

Я только сейчас разглядела, что почти половина фотографий на столике были портретами хорьков или семейными снимками, на которых хорьки присутствовали в виде мохнатых комочков, свернувшихся на коленях у Леона. Так вот что это за запах. Запах хорьков и продуктов их жизнедеятельности.

– Аня полюбила хорьков, когда ей было тринадцать, и с тех пор мы всегда их держали, – объяснил Леон. – Когда Ане было тринадцать, она много грустила и писала прекрасные стихи. Я могу вам попозже показать. Нам очень хотелось сделать ее счастливой, и вот поэтому у нас в доме появились хорьки.

– Подростки очень опасны! – со знанием дела ввернул Иэн.

Леон хлопнул его по спине.

– А ты классный парень! – воскликнул он.

Произношение у Леона было гораздо мягче, чем у отца, хотя они приехали в Америку примерно в одно и то же время и были родом из одного и того же города. Старшая сестра Леона часто оставалась присмотреть за моим отцом, когда он был маленьким, и была его первой (и неразделенной) любовью.

После того как мы осмотрели первый этаж, Леон повел Иэна в подвал знакомиться с хорьками. Я этой экскурсии избежала, вызвавшись помочь Марте на кухне. Она готовила спагетти с фрикадельками и пекла чесночный хлеб. Теперь для полного соответствия образу ей оставалось только воскликнуть, какая же я стала худющая, и назвать меня сara[57].

– Твой отец рассказал нам, что мальчик потерял мать! – крикнула Марта сквозь шум воды – она мыла под краном листья салата.

– Нет, не совсем, – ответила я. – Она пыталась покончить с собой, но сейчас с ней все в порядке.

Марта покачала головой.

– Рано или поздно попытка может оказаться успешной, – сказала она. – Не так уж это и трудно! До чего же безумной должна быть страна, чтобы людям хотелось покончить с собой! В других странах люди каждый день борются за жизнь, уворачиваются от пуль, едят по пять комочков риса в день, а тут говорят: “Ах, что вы, остаться в живых в стране, где так много еды? Нет уж, спасибо, это не для меня!”

Я подозревала, что в стране, в которой была изобретена русская рулетка, тоже хватает самоубийц, но понимала, что сейчас не время об этом говорить.

– Это так грустно, – сказала она. – Остаться сиротой в Америке… Но его обязательно усыновят. Люди с радостью усыновляют белых детей.

Я ошеломленно помешивала спагетти в кастрюле. Наконец мне удалось объяснить, что я везу Иэна в Вермонт, где он пока поживет у своей бабушки.

– Планы немного изменились, – сказала я. – Мои родители об этом ничего не знали. Но я уверена, что все наладится. Его бабушка – хорошая женщина, уравновешенная, она вполне в состоянии о нем позаботиться.

Минуту спустя в кухне появился Иэн, он гордо продемонстрировал мне три красные отметины у себя на большом пальце – укус Валентины.

– Хорошенько промой рану, – посоветовала я. – С мылом.

Мне не хотелось даже думать, каким станет Иэн, если заразится бешенством.

Вскоре мы все сидели за большим обеденным столом, и запах чеснока милосердно перекрывал запах хорька. Мы все замолчали, когда Леон торжественно воздел руки над едой и закрыл глаза.

– Как говорят у нас в Старом Свете, – произнес он нараспев, совсем как священник, – кушайте – не подавитесь!

Иэн расхохотался и в ту же секунду коршуном набросился на чесночный хлеб, стоявший на противоположном краю стола. Прежде он всегда исправно склонял голову перед едой, и мне казалось, что с каждым разом его молитвы становились все длиннее и длиннее. Правда, я не была уверена, что он молится по-настоящему, уж больно торжественное у него становилось лицо, и к тому же он все время приоткрывал один глаз, чтобы проверить, смотрю я на него или нет. Но сегодня мне показалось, что он остался вполне удовлетворен шуточным благословением Леона.

Он впечатлил Лабазниковых бесконечным перечислением мировых столиц и особенно тем, что ему были известны даже самые новые – Ташкент, Душанбе, Загреб. Марта хлопала в ладоши и подкладывала ему салат.

После чая с печеньем Марта объявила:

– Я покажу вам ваши комнаты.

Я не собиралась оставаться здесь на ночь, но возможность сэкономить на гостинице была соблазнительна. Марта уложила Иэна в маленькой гостевой, а мне постелила в старой комнате Ани, которую сохранили в точности в том виде, в каком девочка ее оставила, когда ей было семнадцать. К стенам были приклеены карандашные наброски рук и ног, на полках рядом со школьными учебниками и любовными романами лежал стеклянный шар со снежным пейзажем внутри, африканская маска и бутылка со слоями разноцветного песка. Я подумала, что Аня, возможно, так ни разу и не возвращалась в эту комнату с тех пор, как из нее сбежала.