Запретное чтение

В комнате, куда сто лет не заходили,
Живут тетради и бутылка с песком,
Рука, нарисованная на листе бумаги

,Три матрешки и ящик с одиноким носком,
Африканские маски,
Карандаши и краски,
Пыль на окне,
Джонни Тремейн в огне,
А за окном – только дождь во тьме.

Спокойной ночи, Анина постель.

Спокойной ночи, голова Анны Болейн.
Спокойной ночи, нервный мальчик десяти лет.
Спокойной ночи, копилка иностранных монет.
Спокойной ночи, обувная коробка.
Спокойной ночи, сигареты и зажигалка.

Спокойной ночи, хорьки.

Спокойной ночи, огоньки.
Спокойной ночи, сирены и проблесковые маячки…

25 Нация беглецов

Я три часа пыталась уснуть, но в комнате было очень холодно, к тому же я мало поела за ужином, а еще меня мучила мысль об обувной коробке. Марта оставила в коридоре ночной свет, с его помощью я добралась до лестницы и некоторое время постояла на верхней ступеньке, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.

Я подумала, что ведь можно прямо сейчас взять и уехать: Иэн проснется, а меня уже нет. Лабазниковы доставят его домой. Правда, им придется рассказать полиции, как они с ним познакомились, и я вынуждена буду скрываться в бегах и жить в Канаде на свои 2 доллара 35 центов мелочью. Ну и вообще, если уж я не отвезла его домой в первый же вечер, не бросила в музее в Кливленде, не сбежала от него на заправочной станции и до сих пор не позвонила в полицию, то и теперь не оставлю его одного.

Я стала осторожно спускаться по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом запах хорьков бьет в нос все сильнее. Коробка так и лежала на журнальном столике. Мне показалось странным, что Леон оставил ее там – нелегальную посылку, которую я с такой тщательностью прятала под кроватью в гостинице, нашего четвертого товарища на дороге из желтого кирпича. Упаковочная лента, которой отец приклеил крышку, тоже была на месте. Я только теперь поняла, что не видела, как он ее приклеивал. Кто знает, что он мог подложить туда в самый последний момент? Я подняла коробку со стола и легонько потрясла. Коробка была тяжеловата для стопки чеков, которые показывал мне отец, к тому же в ней перекатывалось что-то более твердое, чем отдельные листочки бумаги, – связанная резинкой пачка купюр или, может, еще одна коробка, поменьше? Отклеить ленту незаметно было невозможно, поэтому я нашла на кухне карандаш и проткнула в одном из нижних углов коробки дырку – такую маленькую, что Леон вполне мог внушить себе, что сначала он ее просто не заметил. Я засунула палец в дырку и попыталась нащупать содержимое. Там и в самом деле было что-то твердое. Я вспомнила, что наверху у меня есть фонарик, и пошла за ним.

Когда я вернулась в комнату Ани, на пороге меня ждал Иэн.

– Я не могу дышать, – сказал он.

Он втянул голову в плечи, и я слышала его сипящее дыхание даже с того места, где стояла.

– Я принял лекарство, но это не помогло. Как думаете, может, принять еще?

– Нет, это плохая мысль.

– Но я… Не могу… дышать! – закричал он, уже совсем часто хватая воздух ртом.

Если бы я сама сто раз не переживала подобные приступы в детстве, я бы подумала, что он умирает. На другом конце коридора мелькнул свет, и из спальни вышел Леон, протирая рукой глаза. На нем была пижама в голубую полоску. Он включил свет в коридоре, и Иэн мешком рухнул на пол, обхватив себя за плечи и рыдая. Вслед за Леоном в коридор вышла и Марта, накинувшая на ночную рубашку халат.

Лабазниковы увлекли Иэна вниз, Марта кудахтала, а Леон хлопал его по спине и приговаривал:

– Сейчас мы тебя починим, будешь как новенький! И воздуха будет сколько хочешь!

Я поспешила за ними, радуясь тому, что поставила коробку на место.

Мы сидели на кухне, и Марта варила на плите кофе. Я думала, он варится для взрослых, чтобы мы смогли окончательно проснуться, но тут Марта налила кофе в большую кружку, добавила туда молока и сахара и поставила ее перед Иэном. Когда я была маленькой, отец во время приступов астмы всякий раз норовил напоить меня кофе, но мать ему не позволяла.

– Ты что, хочешь, чтобы она стала карликом?! – возмущалась она.

Иэн начал дуть на кофе и отхлебывать его маленькими глотками.

– Я пью… – проговорил он еле слышно между тяжелыми вдохами, – мамин… в “Старбакс”… все время.

Ну да, наверное, мать выпивала свою десятикалориевую дозу, а остатки отдавала сыну Впрочем, сейчас был неподходящий момент, чтобы плохо думать о его матери. Я со всей силы наступила под столом сама себе на ногу.