– Ну и денек у меня сегодня был, – начала я, выбираясь из машины и на автомате вставляя шланг в отверстие бака.
– Когда ты возвращаешься домой?
Голос у Гленна был какой-то чересчур громкий и низкий – если бы это я позвонила ему, то подумала бы, что разбудила. Я с трудом вспомнила, что, по его сведениям, должна все еще быть в Кливленде.
– Думаю, скоро. В смысле я смогу захватить тебя, когда поеду обратно, но пока точно не знаю когда.
– Я нашел проститутку.
– Что? – переспросила я.
– Я говорю: нашел себе попутку.
– А, ну отлично. В смысле ладно, хорошо.
Он то ли застонал, то ли зевнул – я толком не разобрала.
– Я правильно понимаю, на следующих выходных тебя можно не приглашать? – спросил он.
У него был очередной концерт, второе исполнение ремикса “Мистер Блеск”, который, похоже, хвалили в малотиражках, что освещали музыкальные новости и рецензировали оркестровые пьесы, впервые выносимые на суд публики Сент-Луиса.
– В смысле, ты ведь сказала, что моя пьеса похожа на песенку из мультфильма, так что…
– Я приеду, если получится, – перебила его я. – Возможно, мне придется ненадолго вернуться в Чикаго, помочь подруге. Проблема только в этом.
– Не сомневаюсь, – сказал он. – Кстати, хорошо, что ты мне напомнила: звонил этот парень.
Я сразу решила, что речь о полиции.
– Парень? – переспросила я.
– Ну, твой умственно отсталый друг. Рэмбо, или как его там. Спрашивал у меня про какого-то ребенка из библиотеки.
Я ничего не понимала, и мне необходимо было узнать подробности: например, когда именно он звонил? Но больше всего на свете мне хотелось поскорее отключить телефон, который выскальзывал из мокрой от пота ладони. Я не придумала более удачного вопроса, чем вот такой:
– Откуда у него твой номер?
– Твою мать, да мне-то откуда знать! Потому что он в тебя влюблен и следит за тобой! Слушай, Люси, может, мне пора заявить на тебя в полицию?
– Интересно, по какому поводу?!
– Ну, это ты мне сама скажи по какому.
– Из-за того, что не иду на твой идиотский концерт? За то, что помогаю больной подруге? Я знаю о мальчике из библиотеки. Я разговаривала с Рокки, и я ужасно расстроена тем, что произошло.
– Просто все как-то не складывается. В том смысле, что этот парень сказал мне, что ты уже пожертвовала подруге костный мозг.
Ага, выходит, Рокки позвонил Гленну после нашего разговора, который произошел всего несколько часов назад. Это очень плохой знак.
– Он меня неправильно понял.
Счетчик на колонке щелкнул, сообщая, что заправка окончена. С минуты на минуту должен был вернуться Иэн.
– Ты плохо умеешь врать, – сказал Гленн.
– Нет, я прекрасно умею врать! Ведь ты мне поверил, когда я похвалила твое оркестровое переложение рекламного джингла!
Я выпалила это инстинктивно, наверное, просто чтобы поскорее от него избавиться. Было бы неплохо, если бы он на несколько дней исчез и не разговаривал со мной, а еще лучше, если бы он разозлился настолько, что, если Рокки снова ему позвонит, сказал бы ему, что уже несколько дней ничего обо мне не слышал и надеется, что я горю в аду.
И тут Гленн вдруг сам рявкнул мне:
– Никогда мне больше не звони!
Я подогнала машину поближе к выходу из магазина и стала дожидаться Иэна. Несмотря на подкатывающие к горлу необъяснимые и какие-то невнятные слезы, я испытывала облегчение. Гленна больше не было, Рокки наверняка начинал осознавать, какой я ужасный человек, и из всего этого выходило, что возвращаться домой теперь нет никакого смысла, потому что в Ганнибале у меня больше нет ни одной близкой души, если не считать Иэна, да и тот ведь уже не там, а здесь, вот же он выходит из магазина, нацепив куртку задом наперед и просунув руки в рукава так, чтобы казалось, будто кисти растут у него прямо из плеч. Называть Ганнибал домом было теперь как-то совсем странно. Чикаго был мне домом, жилище Лабазниковых тоже стало нам с Иэном чем-то вроде дома, моя машина несомненно была нам домом. А вот Ганнибал – он был всего-навсего далеким воспоминанием.
Мы проехали по магистрали мимо еще нескольких съездов, и Иэн читал мне вслух журнал, который купил на собственные пять долларов – какую-то низкопробную ерунду про подростковых кумиров с полуобнаженной кинозвездой на обложке (я не помнила, как зовут этого парня, но узнала его неряшливую козлиную бородку и подозрительно прозрачные глаза). Иэн то и дело прерывал чтение, чтобы задать мне вопрос: “Что такое матримониальный?”, “Что такое детокс?”. Каждый автомобиль на дороге стал казаться мне полицейской машиной, каждый громкий звук – ревом сирены. Я гадала, сообщил ли Рокки о своих подозрениях в полицию или решил расследовать дело в одиночку, самостоятельно сопоставляя факты и выстраивая собственные догадки. Наверняка именно он обнаружил оставленный включенным свет в библиотеке, и только он один знал о том, в каких близких отношениях мы были с Иэном.