Запретный лес

— К чему вам вязаться с Пресвитерием? Ежели приметесь ворошить то осиное гнездо, понаедут судейские с солдатней да с цельной толпой всяческого люда, станут толковать да мешкать и зацапают какую-нибудь каргу, ну, может, пару, а заводилы будут на воле гулять. Чейсхоуп с законниками снюхается да ускользнет, я ж останусь на баенном корыте. Внемлите мне, мистер Семпилл, не выносите сор из пастората. Как гласит старая пословица, грязное белье при всех не полощут. Чуть сюды судьи да церковники сунут нос, никаковской справедливости не выйдет. Называйте имена, и обличайте, и обвиняйте, и порицайте, но не вмешивайте Пресвитерий. Можно же и церковь уважать, и, ежели надо, помеху объехать… Вот как я дело разумею. Ноне мы ведаем, кто на шабаше колобродил, посему все вчетвером сможем держать ухо востро и очей с них не спускать, а как сызнова соберутся на моление — они его этак кличут, мы их и прищучим. Я могу созвать моффатских гуртовщиков, кои не страшатся ни человека, ни диявола, да прихватить людей лэрда Хокшоу из Калидона. Мы вторгнемся на шабаш, сорвем маски с мужичья, мокнем мордами в их же мерзость да омоем в водах Аллера. Бьюсь об заклад, так избавим пасторат от колдовства, ибо опосля они сами в Лес не сунутся. Народ ведьм с колдунами страшится, но ежели нам удастся выставить нечестивцев дурачьем да пугалами огородными, боязнь развеется.

Пастухи укоризненно глядели на фермера, а лицо Дэвида вытянулось, будто внимал он богохульству.

— Вы хотите сражаться с Дьяволом, используя силы телесные, — грустно сказал священник. — Этим многого не добиться. Рассуждаете о пороках, царящих в Лесу, как о простой шалости, тогда как это смертный грех и победить его возможно лишь духом Господним и оружием, предписанным Господом. Эх вы, Риверсло, как мало вы знаете о могуществе Врага рода человеческого. Помню, сам прошлой ночью дрожал, как неразумное дитя, пред лицом творящегося зла, да и вам было не лучше, когда увидел я вас в этой хижине. Мне не следовало идти в Лес, не ощущая себя воином Божьим.

Риверсло расхохотался.

— Да, вструхнул я намедни, не отнекиваюсь, но опосля-то поглядел на все при свете дня.

— Мне кажется, источник вашего мужества нашелся в том числе и в «Счастливой запруде».

— Верно. И утречко тама провел, и обедник, и еще чуть да маленько посидел с кружечкой. Но брюхо мое много горячительного вместить может. От него, ежели не переберешь, ум великую ясность обретает, посему повторю свой совет: держитесь от закона подале, что от церковного, что от мирского. Закон что дышло: куда повернешь — туда и вышло. Прям аки конь — взбрыкнет под тобой, покуда на него лезешь, и зубы прочь… Однако ж поступайте, как знаете, но ежели от того будет вам одно худо, чур меня не корить. Мыто с Рэбом Прентисом и Ричи Смэйлом готовы присягнуть при любом повороте, а затеют в Лесу какие розыски, я вас не подведу. Токмо не запамятуйте, мистер Семпилл, что я человек занятой, могу овец погнать али баранов торговать уеду, посему потребно станет мне отбыть в Дамфрис, а то и в Карлайл. У Ричи всякий день будут вести о моих деяниях, и, ежели повидаться вознамеритесь, лучше шепните ему об этом загодя, за неделю.

Вернувшись вечером домой, Дэвид позвал Изобел. Она явилась веселая, чего не водилось за ней много дней, но первые же слова пастора заставили ее нахмуриться.

— Изобел Вейтч, после Белтейна я задал тебе вопрос, на который ты отказалась отвечать. Я, твой духовный пастырь, попросил у тебя, христианки, помощи, но ты не помогла. Я обещал тебе, что не успокоюсь, пока не искореню идолопоклонство из прихода Вудили. С тех самых пор я не сидел сложа руки, а нашел помощников, которые не подвели меня. Три дня назад я уехал, сказав, что направляюсь в Ньюбиггин, но вернулся в канун Ламмаса и в ту ночь вновь стал свидетелем языческого нечестия. И не только я, со мной был еще человек, и сейчас имеются два очевидца, а Роберт Прентис и Ричард Смэйл могут подтвердить мои показания. Я нашел все, что искал, и теперь готов предстать перед Пресвитерским советом. Добавишь ли ты свое свидетельство к нашему или продолжишь упорствовать в отрицании?

Глаза старухи распахнулись, как у совы.

— Это кто ж с вами был-то, кого вы не назвали? — выдохнула она.

— Эндрю Шиллинглоу из Риверсло… Мы можем призвать к ответу одного мужчину и пятерых женщин. Я оглашу их имена, немало не заботясь о том, сохранишь ли ты их в тайне, ибо собираюсь обличить нечестивцев во время воскресной службы. Имя мужчины — Эфраим Кэрд.

— Ни в жизнь не поверю! — воскликнула Изобел. — Чейсхоуп издавна истинный столп Христовой церкви… Он в вашем Совете… Не забывайте, он пришел сюды преломить хлеб, когда вы впервой явилися в Вудили. Угу, он приходил сюды, покуда вы гостевали в Ньюбиггине. Я-то молоко принялася цедить, а тута его голос у дверей: пришел, сыру домашнего принес — женка его в том ловка, она ж с Пустошей; так вот, пришел, перемолвился со мною ласково, по-соседски, о вашем здоровьечке, хозяин, справился… Остерегитеся, сэр, то может быть ошибкою. Эфраим тута все равно что апостол Нафанаил.