Запретный лес

– Простите вы меня, соседи, – продолжил Марк, – хычь я в приходе и новичок, однако успел повидать всякое-разное на этом свете и не желал бы сызнова глядеть, как честные малые бьются главой о стену. Женщина эта, мож, и ведьма, мож, и хуже, но сдается мне, перестарались вы с дознанием, и не поклеплю, коли скажу, что к зорьке тело ее остыть успеет. Разумейте дело, други: у нас ныне не суд, что комиссия от тайного совета вершить станет, а токмо обычный сход народа, что за Церковь да за Закон. Довелось и мне одно время с Законом сталкиваться, и ведомо мне, как всё деется. Законники не одобрят таковские деяния сыскного али еще какого доброхота. А ежели благонамеренный люд под его верховодством запытает кого до смерти без суда и следствия, то по закону прозовется сие убийством, ведь это всё равно что взять нож да глотку под забором путнику перерезать. Боязно мне, что нынче, опосля таких дел, попали все в беду.

Марк говорил с такой заботой и искренним сочувствием, что никто не посмел возразить. Стало ясно, что подобные сомнения роились не только в его голове.

– Да выживет старуха, – сказал Майрхоуп. – Таковскую жилистую каргу вывихнутыми пальцами да прижженными пятками не заморить.

– Хычь бы ты был прав, соседушка, – сказал Марк. – Но ежели она помрет, что ты шерифу поведаешь – а законному суду? Сняли вы у нее с языка длинный перечень непотребств, но согласен я с пастором, всякий умом тут тронется, а она и так головою слаба была, к тому ж муки адские претерпела и сдалась. Да пребудет со мной Господь, однако слыхивал я почти все те побаски, когда у бабушки на коленках сиживал. Внемлите, други, доброму совету, пущай пастор ей жизнь сохранить попробует, иначе примется Вудили стонать, как токмо к нам королевские судьи наведаются.

Чейсхоуп начал сердито возражать, но его мало кто поддержал. Многие выказывали признаки волнения.

– Касаемо сыскного. – Теперь голос Марка усыплял и улещевал, как слова ходебщика, расхваливающего товар на кухне трактира. – Ничего мне про него не ведомо, но он мне не по нраву. Чудится мне, ежели б подвесили меня за пальцы да таковским злобным оком на меня зыркать стали, я б сам всякого наболтал. Хитрецу не большая трудность заставить слабака подчиняться… А ну-ка встань с тележки, – резко приказал он. – И поди вблизь к фонарю, дай-ка на тебя глянуть.

Эти слова прозвучали как удар хлыста. Всё вокруг переменилось, женщина перестала бормотать, и Дэвид, стоявший чуть поодаль, смотрел, как Марк двинулся вперед и подошел вплотную к дознавателю. Мужчины, ярко освещенные фонарем, были видны всем. Дознаватель неловко поднялся и прикрылся рукой, словно опасался удара; Марк, со смуглым лицом темнее тучи, угрожающе навис над ним.

– На меня гляди, – рявкнул Марк. – Прям в очи, ежели есть в тебе хычь капля хоробрости.

Зрачки дознавателя были как черные точки в мертвенно-белых глазных яблоках.

– Назвался ты Кинкейдом, но много у тебя имен. Был ты наставником при школе, изгоняли тебя из попов, воровал ты и сам за татями гонялся, шпионил и охотился на ведьм, да и в колдуны легко подашься, коль чорту примерещится, что душонка твоя хычь медяк стоит… Повернись к свету и не отводи взора… Ответствуй, иначе разверзнется пред тобой геенна огненная. Молвили ли когда твои уста что-то, окромя поганых врак? Повторяй: «Я лгун, как и отец мой Диявол».

– Я лгун, – прохрипел Кинкейд.

Марк вытянул руку и провел ей у лба дознавателя.

– Что у тебя в башке? – спросил он. – Честные мысли? Ну нет, срам и мерзость.

Скованным ужасом зрителям показалось, что рука Марка прошла сквозь череп мужчины, как нож сквозь масло.

– Что в твоих очах? – возгласил он. – Кострища преисподней и всепоглощающий червь. Боже! Из них так и пышет жаром!

На какое-то мгновение все увидели, как красные языки пламени подскочили к потолку, а Тронутый Тибби так перепугался, что свалился со стены и кинулся к двери. Распахнув ее, полоумный закричал из-за спины Риверсло, обращаясь к селянам на улице:

– Все сюды, всякий иди внутрь! Сыскной, что за-пытал горемыку Бетси, получает по заслугам, Весельчак Марк заставляет его изрыгать адское пламя. Сюды шагайте – не пожалеете!

Риверсло и еще человек десять вошли в амбар. Дверь осталась приоткрытой, ночной ветерок поднял над полом пыль и шелуху, отчего красный огонек превратился в чудовищное мерцающее облако, повисшее над дознавателем, как дьявольский нимб над грешником.

Марк положил руку ему на плечо.

– А это что? – возопил он, разрывая рубаху и обнажая шею мужчины. – Провалиться мне на месте, ежели это не сосец Диявола!

Конечно, зрителям тут же показалось, что над грудью растет маленький черный сосок.

Бедняга дознаватель был вне себя от ужаса. От страха кровь отхлынула от лица, отчего глаза стали неестественно яркими и горящими, даже когда красный свет в амбаре поблек.