Запретный лес

– Они меня съели! Здравствуй, сын, – с порога сказал не совсем понятно он. – Ты очень похож на меня прежнего – такой же здоровяк и крепыш. Pretty healthy fellow! Я о тебе много думал в последнее время. О тебе и маме. Думал и боялся, что так и не успею повидать. Успел. И хорошо, что успел! У нас будет еще время поговорить – не много, но будет. Больше я отсюда никуда не уеду – некуда уезжать. Некуда и некогда. Они меня съели! I’m down and out, guy – really down and out. Кто мог предположить… Такая приличная девочка… И потом этот Сименс – как ложкой по лбу! Черт, я все перезабыл – как будто дубиной по голове! Шок, ужас, nightmare, и уже не поправить… – он говорил все быстрее и неразборчивей, смущаясь самым невероятным образом – и разом замолчал.

А я – испугался. Сдрейфил, струхнул, обоссался, чего и следовало ожидать. Дрогнул предательски-сладко, не зная еще, чем приезд его может грозить мне, и может ли грозить вообще. Дрогнул, но тут же сгруппировался: тренинг – великое дело, а с ним-то у меня проблем не было.

– Ты что, собираешься жить у меня? – вместо того, чтобы поздороваться, спросил, в свою очередь, я – жестко спросил и грубо. Я был встревожен – и потому злился. Ему не следовало появляться ТАК. Вдобавок, я не понял и половины из того, что он мне тут наболтал, перемежая русскую речь англоязычными вставками, проглатывая в спешке отдельные звуки, слова и даже куски целые фраз – да еще с американским своим акцентом.

– Нет-нет-нет, что ты! Откуда ты взял? – зачастил, словно оправдываясь, он. – I’ve settled everything. Здесь все улажено. Я остановился у Бармалея. Помнишь клоуна Бармалея – Шабалина? Ну, как же, как же – ты должен помнить… Пока не решится с больницей, перекантуюсь у него. Андрей Митрич не против. Он один сейчас, давно уже на пенсии – так что с жильем все в порядке. Может, все-таки дашь пройти? Чаю какого-нибудь предложишь – я устал, честно говоря, с дороги, и вообще – мне тяжело стоять.

..все, что я хочу тебе предложить – это уйти и никогда не показываться мне больше на глаза. Я прожил без тебя четверть века, и прекрасно проживу еще трижды столько же – мог бы сказать я. Мог – будь я иным. Будь я иным – хорошо сказано! Если бы солнце вставало на западе… Если бы миром правили справедливость и любовь… Понятно, я промолчал.

Вместо того я провел отца в комнату, зажег верхний свет и впервые, как следует, разглядел его – исследовал въедливым глазом художника: всякому ведь известно, что таксидермист – тот же художник. Да, я изучал его, не упуская не малейшей детали, и первое впечатление, полученное в полутьме коридора, полностью подтвердилось: впечатление дороговизны и привычной роскоши – но сильно побитой молью. Развалины Колизея – именно такая, мгновенная и прочная, ассоциация возникла у меня тогда.

Все на нем было отменного качества: от ботинок блестящей кожи, шитых на солидный заказ, до веского лаконизма «Patek Philippe» и проникающего ненавязчиво всюду запаха элитной воды – и все в нем, вплоть до костей клочковато облысевшего черепа, проступающих предсмертным рельефом под алебастровой вялой кожей, не говорило даже, а кричало о довлеющей над империей гибели. Похоже, у него были крупные нелады со здоровьем.

– Ты болеешь? – спрашивая, я постарался вложить в голос максимум равнодушия, а он, не заметив или не желая замечать, отвечал без прежней суетливости, устало и просто:

– Я приехал сюда умирать. That’s what I’m gonna do here. Здесь это много дешевле и проще сделать. Сименс в апреле обещал мне четыре месяца – значит, недель шесть у меня еще есть. I told you… Fuck it! Я же сказал тебе – они меня съели! – здесь он скошенно, левой половиной лица, улыбнулся.

– Кто «они»?

– Both of them… Cancer and Patricia… Patricia and cancer, I’d rather say… – заметив недоуменный взгляд мой, он поправился:

– Оба. Рак. Патриция – моя последняя жена. Обобрала меня до нитки – а у меня было-таки что взять. Оставила практически ни с чем. Никогда бы не подумал… Жизнь прожил, а в людях разбираться так и не научился. Все имущество, так получилось, было оформлено на нее. Потом – рак. Кто мог подозревать… Лечение обходилось чертовски дорого. Что ж, Pat правильно рассудила – я уже не жилец, и нужно планировать жизнь по-другому. Транжирить деньги на ветер – не в ее правилах… Что-что, а считать деньги они там все умеют. И неважно, что заработал их я. Мне достались какие-то пустяки… Крохи – хотя дотянуть хватит вполне. А я ведь полностью ей доверял… Вот так, сын… Они меня съели – оба. Рак начал, and that bitch… а эта стерва Pat доконала окончательно.

– Мне казалось, твою жену звали по-другому, – сказал я.

– Ты об Алине… Ну, когда это было! С тех пор ушло много воды… Утекло. Жизнь не стоит на месте. После Алины я женился еще и еще и еще – три раза. И – видишь, как получилось… Но, ты можешь верить или нет – по-настоящему я любил только твою мать. Это она настояла тогда на разрыве – Рита должна была тебе рассказывать. А где она? Где наша Дюймовочка? Она здесь?