Запретный плод

Его усмешка слегка увяла. Глаза его стали недоверчивы, будто я вот-вот ему скажу, что пасхальных зайчиков не бывает. Я почти слышала его мысли, не придется ли возвращать чек.

— Что ты хочешь этим сказать, Анита?

Я ему рассказала с небольшими купюрами. Без «Цирка Проклятых», без голубых огней, без первой метки вампира.

Когда я дошла до того, как Обри вбил меня в стену, он сказал:

— Ты меня разыгрываешь.

— Показать синяки?

Я закончила рассказ, глядя в его серьезную квадратную рожу. Большие руки с тупыми пальцами лежали, переплетенные, на столе. Чек лежал рядом на аккуратной стопке конвертов. Он смотрел внимательно, сочувственно. А сочувствие ему никогда особенно не удавалось изобразить. Я почти слышала, как щелкают у него внутри колесики калькулятора.

— Да не волнуйся ты, Берт, можешь обналичивать чек.

— Послушай, Анита, я же не…

— Не трать слов.

— Честно, Анита, я никогда не стал бы тебя нарочно подставлять.

Я рассмеялась:

— Врешь.

— Анита! — Он глядел взволнованными глазками, прижав одну руку к груди. Мистер Искренность.

— Я на это не куплюсь, побереги для клиентов. Я тебя слишком хорошо знаю.

Он улыбнулся, и это была его природная улыбка. Истинный Берт Вон, прошу любить и жаловать. Глаза его блестели, но не теплотой, а скорее удовольствием. В этой улыбке какое-то оценивающее, оскорбительное знание. Будто он что-то про тебя знал мерзкое, что ты когда-то сделал, и охотно будет хранить молчание — за сходную цену.

Что-то слегка пугающее есть в человеке, который знает про себя, что он нехороший человек, и плюет на это с высокой колокольни. Это против всего, что ценит Америка. Нас всегда, прежде всего, учат быть хорошими, нравиться людям, быть приятными обществу. Лицо, которое все это отбрасывает в сторону, есть белая ворона и человек потенциально опасный.

— Чем тебе может помочь «Аниматор инкорпорейтед»?

— Я уже попросила Ронни кое-что сделать. Чем меньше участников, тем меньше людей в опасности.

— Ты всегда была гуманисткой.

— В отличие от некоторых.

— Я понятия не имел, чего они хотят.

— Да, но ты имел понятие о том, как я люблю.

Он улыбнулся улыбкой, в которой можно было прочесть: «Я знаю твои тайны, знаю самые черные сны». Таков наш Берт, дружелюбный шантажист.

Я улыбнулась ему так же дружески:

— Если ты еще раз пошлешь мне клиента-вампира, не поговорив сперва со мной, я уйду.

— И куда?

— Со мной уйдут мои клиенты, Берт. Кто дает интервью по радио? Кто в центре внимания прессы? Ты сам постарался, чтобы это была я, Берт. Ты считал, что меня легче всего им продать. Самая безобидная на вид, самая привлекательная. Как щенок. Когда люди звонят в «Аниматор инкорпорейтед», кого они спрашивают, Берт?

Улыбка его пропала, глаза стали зимним льдом.

— Без меня у тебя бы ничего не вышло.

— Вопрос в том, смог бы ты сделать это без меня?

— Смог бы.

— Я тоже.

Несколько долгих мгновений мы играли в гляделки. Никто не хотел отводить глаза первым или первым моргнуть. Берт стал расплываться в улыбке, все так же глядя мне в глаза. И мои губы тоже начала раздвигать улыбка. Мы расхохотались одновременно — и этим кончилось.

— Ладно, Анита, больше вампиров не будет.

Я встала:

— Спасибо, Берт.

— А ты бы и в самом деле ушла?

Его лицо было все — смеющаяся искренность, точная и радостная маска.

— Я не люблю пустых угроз, Берт. И ты это знаешь.

— Да, — ответил он. — Знаю. Но честно, я не знал, что эта работа будет для тебя опасной.

— А иначе ты бы отказался?

Он секунду подумал и снова рассмеялся.

— Нет, но запросил бы больше.

— Продолжай делать деньги, Берт. У тебя хорошо получается.

— Аминь.

Я ушла, чтобы он мог порадоваться чеку наедине с собой. Может быть, хихикнуть над ним. Это были кровавые деньги — извините за каламбур. Но я почему-то знала, что Берту это все равно. Это мне было не все равно.

18

Открылась дверь другого кабинета, и оттуда вышла высокая блондинка лет от сорока до пятидесяти. Золотистые брюки, сшитые на заказ, охватывали тонкую талию. Безрукавка цвета яичной скорлупы открывала загорелые руки, золотой «ролекс» и венчальное кольцо с бриллиантами. Камень в обручальном кольце весил целый фунт. Спорить могу, что она и глазом не моргнула, когда Джеймисон назвал цену.

Вышедший за ней мальчик тоже был изящный и светловолосый. На вид ему было лет пятнадцать, я знала, что меньше восемнадцати быть не может. По закону в Церковь Вечной Жизни можно вступать не раньше этого возраста. Он еще не мог в открытую пить спиртное, но имел уже право по собственному выбору умереть и жить вечно. Нарочно не придумаешь такую бессмыслицу.

Улыбающийся услужливый Джеймисон замыкал процессию. И по дороге что-то еще говорил мальчику.

Я вытащила из сумки визитную карточку и протянула женщине. Она посмотрела на нее, потом на меня. Оглядела меня с головы до ног и не пришла в восторг — наверное, из-за футболки.

— Да? — спросила она.

Порода. Нужна настоящая порода, чтобы так смешать человека с дерьмом, произнеся одно слово. Конечно, меня это не тронуло. Великая золотоволосая богиня не заставила меня ощутить себя мелкой и мерзкой.