Запретный плод

— Жан-Клод в своем гробу должен был ослабеть. Изголодаться, а вместо этого он силен и сыт. Как это может быть?

Я понятия не имела и потому промолчала. Может быть, вопрос риторический?

Оказывается, нет.

— Отвечай, А-ни-та!

Она протянула мое имя, откусывая каждый слог.

— Не знаю.

— Еще как знаешь.

Я не знала, но она не собиралась мне верить.

— Зачем ты мучаешь Филиппа?

— Ему после прошлой ночи необходимо преподать урок.

— За то, что он посмел тебе возразить?

— За то, что он посмел мне возразить. — Она соскользнула с кресла и прошелестела частыми шажками ко мне, слегка повернулась, и белое платье взметнулось вокруг нее колоколом. Она улыбнулась мне в лицо. — И, может быть, потому, что я на тебя сержусь. Я пытаю твоего любовника, и быть может, не буду пытать тебя. А еще — эта демонстрация может дать тебе свежий стимул искать убийцу вампиров.

Милое личико было обращено ко мне, светлые глаза искрились весельем. Чертовски хорошо она знала свое дело.

Я проглотила слюну и задала вопрос, который должна была задать:

— За что ты на меня сердишься?

Она склонила голову набок. Не будь она забрызгана кровью, она была бы очень симпатичной.

— Может ли быть, что она не знает? — Она повернулась к Бурхарду. — Как ты думаешь, мой друг? Может она не знать?

Он расправил плечи и произнес:

— Я думаю, что это возможно.

— Ах, какой озорник этот Жан-Клод! Поставить вторую метку ни о чем не подозревающей смертной!

Я стояла неподвижно. Я вспомнила синие огненные глаза на лестнице, голос Жан-Клода у меня в голове. Да, я подозревала это, но еще не знала, что это значит.

— Что значит вторая метка?

Она облизнула губы, мягко, как котенок.

— Объясним ей, Бурхард? Надо ли ей рассказать, что мы знаем?

— Если она воистину не знает, госпожа, наш долг ее просветить, — ответил он.

— Да, — сказала она и скользнула обратно к креслу. — Бурхард, скажи ей, сколько тебе лет.

— Мне шестьсот три года от роду.

Я посмотрела в его гладкое лицо и покачала головой.

— Но вы не вампир, вы человек.

— Я получил четвертую метку и буду жить до тех пор, пока буду нужен моей госпоже.

— Нет. Жан-Клод не сделал бы этого со мной, — сказала я.

Николаос чуть развела ручками.

— Я его очень сильно прижала. Я знала о первой метке, которая тебя вылечила. Полагаю, он отчаянно хотел спастись.

Я вспомнила отдающийся у меня эхом в голове голос: «Простите. У меня нет выбора». Будь он проклят! Выбор всегда есть.

— Он снится мне каждую ночь. Что это значит?

— Это он общается с тобой, аниматор. После третьей метки наступает более прямой ментальный контакт.

— Нет, — сказала я.

— Что «нет», аниматор? Нет третьей метке или «нет» — ты нам не веришь?

— Я не хочу быть ничьим слугой.

— Последнее время ты ешь больше обычного? — спросила она.

Вопрос был такой странный, что я минуту на нее пялилась, пока ответила:

— Да. А это важно?

Улыбка Николаос исчезла.

— Он качает из тебя энергию, Анита. Он питается от твоего тела. Ему бы полагалось уже ослабеть, но ты поддерживаешь в нем силу.

— Я этого не хотела.

— Я тебе верю, — сказала она. — Прошлой ночью, когда я поняла, что он сделал, я была вне себя от злости. И потому взяла твоего любовника.

— Поверь мне, пожалуйста. Он не мой любовник.

— Зачем же он рисковал попасть под мой гнев, спасая тебя? Дружба? Порядочность? Не думаю.

Ладно, пусть верит, во что хочет. Лишь бы отпустила нас живыми — другой цели сейчас нет.

— Что мы с Филиппом можем сделать, чтобы исправить положение?

— О, как вежливо. Мне это нравится. — Она небрежным жестом, как гладят собаку, положила ручку на талию Бурхарда. — Должны ли мы показать ей, что ее ждет?

— Если госпожа этого желает.

— Желает.

Бурхард встал перед ней на колени, лицо на уровне ее груди. Николаос посмотрела на меня поверх его головы:

— Вот это, — сказала она, — четвертая метка.

Ее руки поднялись к жемчужной пуговице на платье. Она широко раскрыла платье, обнажив полусформировавшиеся детские груди. Рядом с левой грудью она провела ногтем. Кожа раскрылась, как земля под плугом, пролив тонкую струйку крови на грудь и живот.

Лица Бурхарда мне не было видно. Он наклонился вперед, охватив ее руками за талию. Лицо его погрузилось между ее грудей. Она напряглась, выгнув спину. Безмолвие комнаты заполнили тихие сосущие звуки.

Я отвернулась, только бы не смотреть на них, будто они при мне занимались сексом, а я не могла выйти. Валентин смотрел на меня, я ответила ему взглядом, не отводя глаз. Он сдвинул пальцем на затылок воображаемую шляпу и усмехнулся мне, сверкнув клыками. Я сделала вид, что не вижу его в упор.

Бурхард сидел, откинувшись спиной на кресло. Лицо его обмякло и покраснело, грудь поднималась глубокими отрывистыми вдохами. Он трясущейся рукой вытер кровь с губ. Николаос сидела неподвижно, откинув голову назад и закрыв глаза. Кажется, секс оказался не такой уж плохой аналогией.

Николаос заговорила с откинутой назад головой и закрытыми глазами.

— Твой друг Вилли лежит в гробу. Ему было жаль Филиппа. Его следует избавить от подобных инстинктов.

Она резко подняла голову, глаза были яркие, почти сияющие, будто светились изнутри.

— Сегодня ты видишь мой шрам?