Картограф первая скинула свою одежду, уже начинавшую стеснять ее от накопившегося нетерпения, и ее заразительному примеру тотчас последовали остальные и сразу ринулись в воду, кроме, пожалуй, благоразумного Геолога, который вспомнил что где-то в вездеходе лежал мяч и полез его доставать.
Вода была удивительно мягкой и теплой. Они плавали и плескались, веселились и загорали на расстеленных полотенцах, играли в мяч и потягивали прохладную газировку, и чувствовали себя совершенно безмятежно. После последних дней, проведенных в каком-то стягивающем напряжении, такой безмятежный отдых был крайне полезен и необходим.
Штурман с грустью и чуть отстраненно бросал взгляды на свое растущее брюшко. Он вдруг обнаружил, что по прилете на Глорию перестал регулярно заниматься спортом. Однако при сравнении с другими, да хоть с тем же Метеорологом или Энергетиком, сравнение оставалось в его пользу, что его совершенно удовлетворило и больше он к этому вопросу не возвращался. Но совсем другие чувства, чувства светлой радости и завороженного восхищения вызывало любование прекрасными телами женщин. Штурман еще подумал: есть не так много вещей в мире, которые были бы лучше вещей, сделанных человеком. Одно из них было женским телом. Но он тут же предостерег себя от абсолютных суждений, потому что в данном случае мог быть и даже точно был необъективен. Но здесь уже играли роль совсем другие факторы, неясные по природе и зыбкие для понимания.
Он глубоко вздохнул. О какой это неясности и зыбкости идет речь? Звучит словно какое-нибудь оскорбление. Ведь затрачено немало людского времени и усилий, чтобы разрешить все проблемы, развеять все туманности, ан поглядь нет. Но стоп, это ведь зона разрешенной зыбкости, область, которую по взаимному умолчанию решено было оставить в первозданном виде. Заповедник зыбкости. Неразрешенность некоторых вопросов оставлена для создания элементов игры в межличностных отношениях. Чтобы уж не было слишком просто и скучно.
Да, женщины бесподобно красивы. Причем каждая по-своему. И молоденькая, играющая образ самой невинности и неопытности, Картограф. И чуть смуглая, цепкая, словно дикая кошка, внешне всегда самодостаточная Ксенобиолог. И добрая, душевная умничка Журналистка.
Штурман еще раз вздохнул, пригубил сока и пошел искупнуться.
Ветра почти не было и спокойную воду тревожили разве что веселые блики солнца и рыхлые волнышки, создаваемые другими купальщиками. Все астронавты плавали превосходно. Несмотря на то, что в Космическом Городе плавание в бассейне было достаточно дорогим удовольствием, в нем обычно себе не отказывали.
«Доплыву ли до середины озера?» — спросил он сам себя и, ничего не ответив, медленно поплыл вперед, загребая воду вытянутыми узкими ладонями. С каждым взмахом руки перед его глазами стали возникать яркие образы, увиденные как будто чужим взглядом и он сразу догадался даже — чьим. Взглядом Инженера, переплывающего канал. Раз за разом он ставил себя на его место и каждый раз мелькали картины с одним единственным исходом, что он тонет. Что он тонет, выбившись из сил где-то как раз в середине пути, в самой глубокой точке и на самом удаленном от берега расстоянии. Что он тонет, нечаянно угодив в коварный водоворот. Даже что тонет оттого, что какие-то мерзкие существа хватают его за ноги холодными конечностями (ластами? щупальцами? пальцами?) и с диким гоготом с вырывающимися наверх стаями пузырей, увлекают его в черную пучину. И в то же самое время, возвращаясь к реальности, он не мог пересилить этого влечения вперед и просто повернуть назад. Ему казалось, что он не может допустить своего малейшего поражения перед ничтожнейшей преградой. Ничто не сможет помешать ему покорить пространство водной глади и доказать неоспоримое преимущество своей мощи, упорства, целеустремленности…
— Людвиг!
— Людвиг, сзади! Обернись! — услышал Штурман выкрики своих товарищей и только это одно смогло вывести его из галюциногенного ступора, он нехотя обернулся и увидел как неподалеку от него на воде держится мяч, а астронавты на берегу нетерпеливо ждут его возвращения, а также, по возможности, чтобы и Штурман включился в их игру. Штурману ничего не оставалось делать, как оправдать их чаяния и он быстро поплыл к мячу.
Журналистке, напротив, хотя в целом всем было довольно весело, наскучило играть и она отошла в сторону и легла на покрывало, выставив нежные груди навстречу солнцу. Солнце поджаривало, усиливая какое-то непокидающее чувство тревожности. Несколько раз она переворачивалась то на живот, то снова на спину и под палящими лучами совсем расслабилась и даже чуть не уснула. В какой-то момент что-то пробудило ее и, дернувшись, она приподнялась, опираясь сзади на локти, а затем совсем встала и из-под непроходящей сонливости начала снимать на видзио своих беззаботно отдыхающих друзей.