Анна не знала, сколько это может стоить и как правильно просить шоферюг, чтобы не отказали. В восьмидесятых годах прошлого века таксисты были отдельной кастой, которая формально хоть и входила в сферу услуг, на деле же представляла собой закрытое общество с неписанными правилами и законами. Таксисты были своего рода моряками со всеми присущими им привилегиями, зарплатами и ореолом недоступности — только бороздили они не моря и океаны, а дороги родной страны.
Таксист взялся за руль, приподнял рыхлое туловище, потом снова опустился в кресло.
— Нет. Спроси сзади. Целый день простоял, может и поедет. — Он вынул сигарету из пачки «Opal» и закурил, щуря глаза от едкого дыма. — Постой, — вдруг сказал он. — Анна замерла у двери, которую собралась захлопнуть. — А что тебе там надо… на свалке-то… в такое время? Может…
— Спасибо, нет, — сказала она жестко, захлопывая дверь. Таксист поперхнулся дымом.
— Ну как хо… — дальше она не расслышала.
Вторая машина также отказалась терять место в очереди. Как и третья. Все стояли на Москву и готовы были простоять здесь год, отвергая любых других клиентов, но не сдвинуться с места ни на шаг.
От бессилия Анна сжала кулаки, слезы подступили к глазам. Она прижала сумочку к груди, беспомощно оглядываясь. У входа в гостиницу, на освещенном крыльце стояла тучная женщина-администратор. Заметив Анну, она покачала головой.
— Совсем девки стыд потеряли, — донеслось до нее презрительное ворчание. — А на вид и не скажешь, что…
— Я заплачу вдвойне, — попыталась Анна сказать сквозь приоткрытое окно водителю последней в очереди Волги. Тот плевал семечки прямо на асфальт возле своей двери и даже не повернул головы.
— Сказал не поеду, я и так здесь сутки уже торчу. Сдвинусь, сразу мое место займет другой. Ты что ли мне как до Москвы оплатишь?
— Сколько? — быстро спросила Анна.
Водитель лениво повернул голову. Чтобы раз и навсегда спровадить неудобную клиентку, он с наглым прищуром, раздевая ее взглядом, сказал:
— Сотка.
Анна пошатнулась.
— Здесь же ехать от силы пятнадцать километров. По счетчику двадцать копеек за километр это…
— Вот и езжай по счетчику, — он сделал радио погромче, из хрипящих динамиков раздался голос Аллы Пугачевой, исполняющей песню “Этот мир”.
Анна отошла от стоянки, присела на краешек скамейки возле закрытого газетного киоска. Теплый летний ветер шевелил ее волосы, а слезы, стекая по щекам, капали на безвольно опущенные руки. Она смотрела на город, который до сих пор казался ей милым и родным, таким уютным в своем приземистом очаровании, живым, немного сонным, и всегда — дружелюбным. Но теперь из темноты, колючей и опасной, торчали шипы. Нет — когти. Пасть города раскрылась, и он готов был сожрать ее ребенка.
— Вот вы где! — вдруг услышала она за спиной. — Я вас уже полчаса ищу, объехал всю округу.
Она обернулась и в свете желтых фонарей не сразу поняла, кто этот щуплый паренек, протягивающий ей худую руку.
— Быстрее, — сказал он. — Время еще есть, но его очень мало. Я подумал, что в такое время вы, скорее всего, не сможете никуда уехать… — он кивнул на таксистов, бросающих на него настороженные взгляды. — Эти хмыри даже мать родную не подвезут, пробовал как-то. — Он показал кулак ушастому водиле в крайней машине — тому, что грыз семечки. Тот вскинулся, но вылазить из безопасного местечка не решился. — Бежим, вон моя копейка. Вернее, отцовская. Когда я поздно дежурю, он разрешает брать, чтобы до дома добраться. Мы живем на окраине, возле Кащенко.
— Не страшно? — попыталась она улыбнуться.
Лукин скривился.
— На первом курсе я проходил там практику. — Они сели в машину, хлопнули дверьми. Он выжал газ и машина, подскакивая на ухабах, помчалась по пустынным улицам городка. Фары периодически выхватывали улицы, здания, таблички, ворота, магазины и бочки с квасом, — но она почти ничего не узнавала. Город стал чужим. Незнакомым. Старым и страшным. Что она вообще знала о нем? Ничего. Приехала по распределению, родила Андрея от человека, который ее бросил, думала пережить этот ужас в маленьком городке будет проще, — в общем так и оказалось. Но…
Она боялась задавать вопросы. После того, как они проскочили знак городской черты, она сказала:
— Спасибо вам.
Лукин, всматриваясь в темноту, ответил почти сразу:
— Знаете, я всегда хотел стать доктором. Хирургом. Или кардиологом. Но иногда мне кажется, что очень многим тут нужна совершенно другая терапия.
— Что вы имеете ввиду? Таксистов? Это просто жадность.
— Не только жадность. Там целый клубок пороков. А как было бы хорошо — сделал укол и человек все понял, осознал…
Она покачала головой. Юный. Наивный. Все у него впереди.
— Я никогда не был на той свалке, — признался он. — Только примерно знаю, где она. И карты нет. — Они мчались на северо-восток. Справа от трассы шумел полноводный ручей. Склонившиеся над ним плакучие ивы отражались в журчащей воде. Луна за городом светила очень ярко, ее свет заливал всю округу серебряным маревом и хлопья тумана в низинах ручья казались зловещими, смутными призраками.