Заразные годы

Внемля общему камланию и обдумав каждый шаг, ночью в Томске за компанию погружается Собчак — и резвится ночью хмурою в центре проруби большой, тоже стройная фигурою, тоже русская душой! Тут и впрямь смеяться впору бы, и твердит иной смельчак — хорошо, мол, то, что в проруби мы увидели Собчак! Погруженья все возжаждали, но ее ли в том вина? Просто чувствует, сограждане, нерв эпохи и она. Лишь Навальному не нравится этот гибельный азарт, он один не окунается у фанатов на глазах, — спуск героя в воду матовую был бы как-то нарочит: он и так уже по маковку погружен, едва торчит.

Вообще, прошу прощения у обидевшихся вас, — наблюдаю я крещение далеко не в первый раз: никогда настолько массово люд не прыгал боевой — словно в «Выборе» Некрасова — прямо в прорубь головой. То ли удаль православная всем покою не дает — то ль народ почуял главное и спускается под лед, видя ярость окружения, в неразомкнутом строю, помня гордость погружения китежанскую свою… Может, мы себя не вытащим на последнем рубеже, и Россия станет Китежем, как предсказано уже, ничего почти не чувствуя под метровым слоем льда. Как тут спросишь, не кощунствуя: погружается куда? Я в прямую дерзость скатываюсь, как я смею, паразит? Но не святостью, не святостью от субстанции разит. Консерватор возрождается, подголосок сопли льет: это вера возрождается! Да не вера, идиот. Мне понятна ваша паника, выдававшие досель погружение «Титаника» за крещенскую купель, — зря читатель раздражается, охраняя свой уют. Сам же видишь: погружается. Удержаться не дают.

И куда отсюда вывернет наш немыслимый большак? Наше все, конечно, вынырнет. Следом вынырнет Собчак. А вот выплывет ли прочее, прыгнув с пихтовой доски, — тут я ставлю многоточие, знак надежды и тоски.

Благодарственное

UPD. Они снова его посадили. Автор надеется, что в скором времени у него появится повод написать Благодарственное-2.

Хоть и под подписку, вышел Дмитриев, затемно покинувший тюрьму. Так, о наше мненье ноги вытерев, все-таки прислушались к нему. Выпустили грозного историка, наглого копателя могил. Посадить-то, может быть, и стоило, только не за то, что педофил. Клевету никто не аннулировал, но сорвался пафосный финал: он, конечно, дочь фотографировал, но при этом не распространял. Власть его тиранила, динамила, но простить советуют царю. Что ответить на благодеяние?

Надо отвечать: благодарю.

Как? За то, что разлучили с дочерью, слазили в компьютер и кровать, посадили, очернили до́черна — и за это руки целовать? Да, скажу. Вот так и реагировать. Без истерик, мать твою етить. Ведь могли же это пролонгировать, а решили все же сократить. Ведь могли еще держать у Сербского да открыть десяток новых дел, прокурора дать такого зверского, что сидел бы — не пересидел. Что им в нашем лепете и шелесте? Их бы поддержало большинство. Крокодил не разжимает челюсти — это анатомия его. Тоже моду взял — фотографировать. Пощадили, что ни говори. Наше дело — только аплодировать, кланяться и пятиться к двери.

Вот опять же общество встревожено: акция Навального, ура! (Я пишу в субботу, как положено, а для вас она уже вчера.) Вот, допустим, на Тверскую вышли вы — просто так, с невинностью в глазах, — вот вас из толпы, допустим, вышибли и ведут, допустим, в автозак. Кто-то закричит: мундиры синие! Вечные жандармы и цари! Кто-то скажет: произвол, насилие… Ну, а я скажу: благодари. Трудно вам проникнуть в чувства царские. В темные года к царю не лезь. Вот сейчас опять объявят санкции — ближний круг накроет чисто весь. Вообще в такое время нервное, если ты не страж и не казак, лучше не гулять тебе, наверное, там, где можно встретить автозак; если ж вас ОМОН потащит барственно — не брыкайтесь, Боже упаси! Отвечайте только благодарственно, ваш ответ да будет «Гран мерси», потому что вы дитя заблудшее, а УФСИН не знает половин, и случиться может много худшее, чем во снах покойной Ле Гуин.