Заразные годы

Вообще в эпоху сингулярности — хоть и не расцветшую пока — поводов полно для благодарности: более, чем в Средние века! Что тебя в тюрьму еще не бросили, скальп еще не сняли с головы, что прописан ты не в Новороссии (если в ней — тогда уже увы); и что ямы до сих пор не вырыли для тебя, такого чужака; что живешь хотя и при Кадырове, но не под Кадыровым пока… Может, вся история историка спущена от первого лица, чтобы воспитать героя-стоика из тебя, наивного мальца. Вот стоишь среди пейзажа зимнего — он лежит, бесхозен и велик; хорошо, сынок, вообрази его — может статься, это Божий лик! — ты на нем не виден, вроде камешка. Сплошь сугробы, хлад и пустыри. Стой среди него — и молча кланяйся, кланяйся, за все благодари! Каждый Божий день, трудясь и странствуя, с пафосом смиренья и стыда.

Это чувство не совсем христианское.

Но зато уж русское, о да.

Караванное

Сошлись доверенные лица
На царское крыльцо —
Традиционно помолиться
На первое лицо.
Уйти Верховный не желает
От царственных забот.
Он им сказал: «Собака лает,
А караван идет».

Уж столько лет, подобно раку,

Мы пятимся в туман,
Про эту слушая собаку
И этот караван.
И непонятно мне, халдею,
Влачащему житье,
Кого я более жалею —
Его или ее.

Она одна надрывно лает

О принципах былых
Всегда — ментят ли «Пусси Райот»,
Сажают ли Белых;
А то задумают соседи
Рвануться из оков —
И к ним, под ревы трубной меди,
Введут отпускников;
Собака лает аж до рвоты,
Как пел один пиит.

Ей говорят: «Чево, чево ты?!» —

Она не говорит.
Собака лает, ветер носит,
А караван идет,
И караванщик глазом косит —
И на нее кладет.

Идет, бредет среди барханов

Бескрайний караван
Терпил, чиновников, паханов,
Петров и Марь-Иванн.
Бредут верблюды и верблюдки,
Убийцы и певцы,
Бредут бесславные ублюдки
И хладные скопцы,
Бредут без выбора, без цели,
Кружным путем своим.
Они собаке надоели,
А уж собака им!

Но семь столетий неизменен

Пустыни скучный вид,
И будь ты Грозный, будь ты Ленин,
И будь ты царь Давид —
Ты не изменишь, задавака,
Пейзажа этих стран:
Пустыня, караван, собака,
Собака, караван.
Пес голосит, а ветер носит,
А караван идет…
А почему он их не бросит?
Наверно, идиот.

Они бредут, обезобразясь,

Смуглы и нечисты.
Порой им видится оазис —
Какие-то кусты…
Им ни к чему пути Европы.
Восьмую сотню лет
Ведут их путаные тропы
Не мимо жопы, нет.

Всего печальней, что собака,

Кляня судьбу свою,
Бредет неправильно, инако, —
Но в этом же строю,
И канет с ними в ту же бездну,
С другими наряду.

Я тоже, может быть, исчезну,

Но с ними не пойду.

Победоносцевское

Когда концерты на Поклонной поют про пули у виска, когда походною колонной идут парадные войска, — тогда порой, в порядке бреда, послушно думает страна, что это правда их победа, что это правда их война.

Как будто Миллер или Сечин солдатом Родины рожден, под Сталинградом изувечен, под Кенигсбергом награжден; как будто Маркин, главный спикер, жизнь проводящий подле нар, иль грозный шеф его Бастрыкин полки в атаку поднимал. И Путин, что вещать поставлен меж транспарантов и цветов, глядит еще не так, как Сталин, но явно хочет и готов.