Заре навстречу

Соликовский орал на своих подчинённых, и при всяком удобном случае занимался рукоприкладством. Он жаждал поскорее схватить тех, кто смел противиться его воли: вывешивал флаги и листовки, и сломить их, но пока что все его усилия были тщетны. Полицаи наугад хватали лиц, которые казались им подозрительными, тащили их в полицию, там избивали, или же просто сажали в камеры и морили голодом; но потом, выпускали этих людей, потому что не было никаких доказательств их вины.

Ну а «Молодая гвардия», в распоряжении которой было теперь несколько работающих приёмников, наладила регулярный выпуск листовок, в которых извещало гражданское население об успехах Советской армии в ходе Сталинградской битвы. В ряды подпольщиков вливались всё новые и новые члены: ребята и девчата, которые уже не могли терпеть зверства оккупационного режима и жаждали бороться.

Собирали оружие, готовились к военным операциям.

И так получилось, что цели организации и цели родителей Земнуховых, которые об «Молодой гвардии» ничего не знали, совпали.

Ванин отец, Александр Фёдорович в эти дни совсем расхворался; лежал на своей кровати, и почти не поднимался. А много ли мог настолярничать Ваня, который так занят был подпольной деятельностью, и, если и появлялся дома, то только для того, чтобы провести очередное совещание.

И вот родители Александр Федорович и Анастасия Ивановна подозвали своих детей: Ваню и Нину, и сказали, что надо бы сходить в село Новоалександровское, где, как им удалось узнать от захожего человека, проживает их старый знакомый, который не прочь был бы прикупить у Земнуховых некоторые вещи из их домашнего скарба.

И в тот же день в штаб «Молодой гвардии» поступило известие о том, что проживающая в Новоалександровке активная комсомолка Клавдия Ковалёва не только желает вступить в «Молодую гвардию», но и припрятала у себя на огороде несколько автоматов, подобранных ей в степи ещё летом, в период наиболее ожесточенных боёв. Помимо того, Клава вела агитационную работу среди Новоалександровской молодёжи.

В общем, Ване было поручено посетить это село, установить связь с Клавдией, и вывести оружие…

* * *

Всего на пару дней должен был отлучиться Ваня Земнухов из Краснодона, но так как в эти дни он вынужден был разлучиться с девушкой, о которой он думал чаще, чем о ком-либо ином; с девушкой, которой он посвящал стихи, то и эта разлука и ему, и ей казалось очень долгой; и в чём то даже трагичной.

И эту трагичность подчёркивала ещё и погода: над степью донецкой летели тяжёлые тучи. И из туч этих вырывался снег; летел стремительно на леденистых крыльях ноябрьского ветра; и, долетая до земли, не успевал растаять полностью. И обмёрзшей, помертвелой земле лежала какая-то сероватая, унылая вуаль, то ли из снега, то ли из грязи.

И всё же, когда двое любящих друг друга: Ваня Земнухов и Уля Громова — встретились на окраине городского парка, а было это в ту пору, когда ранние осенние сумерки уже объяли землю, им показалось, что вновь настали счастливейшие дни, когда не было ни войны, ни врагов, но сияло нежное весеннее солнце.

Они взялись за руки, и стремительно пошли по одной из парковых дорожек. Но им самим казалось, что они идут очень медленно, а надо бы передвигаться с такой же скоростью, что и ветер, который выл, скрипя подмороженными древесными ветвями…

И вот Ваня остановился, прокашлялся, и проговорил торжественным, но очень искренним голосом:

— Ульяна, по случаю того, что мы на некоторое время должны будем расстаться, я написал тебе стихи…

И он достал из кармана лист, на который аккуратно переписал чистовик своего нового стихотворения.

Но, так же как и при чтении клятвы вступающего в «Молодую гвардию», Ваня, декламируя это стихотворение, не смотрел на лист, потому что он выучил это стихотворение наизусть:

Не ищи меня, милая, в парке,
Не ищи ты в ночной тьме,
А найди ты в природе подарки
И память храни обо мне.
Не сердись ты, моя дорогая,
Что оставил тебя я одну.
Мысль высокая, мысль молодая,
Давно душу терзает мою.
К тебе же приду я, вернуся,
И увижусь с тобою я вновь,
На тебя издали нагляжуся,
Чтоб кипела во мне моя кровь,
Чтобы сердце сильнее забилось,
И румянец лицо бы покрыл,
Чтоб прошедшее мною забылось,
И сильнее тебя я любил.

Ваня продекламировал это стихотворение спокойным, звучным голосом, в котором затаена была огромная внутренняя энергия. Он нисколько не смущался потому, что был совершенно уверен в правоте того, что он написал.

И Ульяна просияла, пожала его руку, и проговорила:

— Я буду тебя очень ждать…

* * *