Читаем Заре навстречу полностью

— У меня здесь в ставнях специальная дощечка, которую можно отодвигать и следить за тем, что на улице делается. Как стук раздался я, честно говоря, трухнул малость. Думал, может опять немцы на постой наведались, а то и полицаи с обыском. Собрался уже листы под половицу прятать… У меня, знаешь, одна половица отодвигается, а под ней — тайник…

Витя Третьякевич улыбнулся, и произнёс:

— Ну у тебя кажется весь дом из тайников состоит.

— Ага! — самодовольно ухмыльнулся Витька Лукьянченко, который действительно устроил у себя в доме несколько тайников, и очень ими гордился.

А затем Лукьянченко сказал:

— Но как же я обрадовался, когда тебя увидел! Вот кого нам не хватало: Вити Третьякевича. С тобой мы так дело поставим, что прогоним этих гадов из нашего города…

Тут взгляд Лукьянченко метнулся по прилегавшей к его доме улочке, и он прошептал:

— А ну-ка, Витя, давай сюда. Да поскорее.

И Третьякевич даже не оглядываясь перемахнул через подоконник, а Витька Лукьянченко захлопнул ставни.

Теперь только стоявшая на столе лучина давала свет. Вокруг неё был наиболее яркий круг света, дальше пульсировал круг больший по размерам, но менее яркий, и в этом круге видны были написанные Витькой Лукьянченко листовки.

Витя Третьякевич примкнул к небольшому отверстию на ставнях, и следил за улицей. И он увидел двух полицаев, которые быстро шли, но потом неожиданно останавливались, делали резкие движения, и опять шли дальше. Эти существа казались болезненными вкраплениями в окружающий их тихий вечер.

Но вот наконец полицаи прошли. Тогда Витя Третьякевич уселся на стул возле стола, а Лукьянченко уселся на свою низенькую кроватку.

И Витя спросил:

— Ну, как тут у вас?

Лукьянченко сделал такое порывистое движение, будто собирался куда-то бежать, и ответил возбуждённо:

— У нас здесь такие дела…

— А Серёжа Тюленин? — спросил Витя.

Это было имя юноши, которого Витя Третьякевич хорошо знал не только по школе, но и потому, что их дома располагались рядом.

— Тюленин у нас герой… Он такие дела устроил… Он… он…

— Ну. Не томи! Он жив здоров?

— Давай я лучше тебе всё по порядку расскажу. Здесь очень интересная история выйдет.

— Я согласен, — кивнул Третьякевич.

И вот Витька Лукьянченко начал рассказывать…

<p>Глава 9</p><p>Серёжкино геройство</p>

Пожалуй, если дословно передавать рассказ Лукьянченко, то мало что будет понятным. От излишнего возбуждения, от желания немедленно продолжать борьбу, мальчишка часто сбивался, пересказывал с место на место, а то и вовсе, вытаращив на Витю Третьякевича свои не по военному мягкие, бархатные глаза, начинал истово нахваливать Серёжку Тюленина.

Но лучше уж сначала рассказать, кем был Тюленин в воспоминаниях Вити Третьякевича, и дальше перейти к описанию его славных деяний.

* * *

Друзьям хорошо было известно, какая большая у Тюлениных семья: пожилые мать, отец, а у них — десять детей: братьев и сестёр. И Серёжка Тюленин был самым младшим во всей этой ораве.

В газете «Социалистическая родина» за 1937 год появилась статья, названная «Почему меня считают неисправимым?», подписанная Серёжей Тюлениным.

И в этой статье, двенадцатилетний паренёк объяснял, что мало ему внимания уделяют и в школе, и дома; и именно поэтому он, Серёжка, разбаловался: он бил стёкла в кинотеатре, когда его не пустили на вечерний сеанс; он дёргал девчонок за косы, он прогуливал школьные занятия…

В конце этой статьи Серёжка обещал, что исправиться.

А в школе Серёжку ждали настоящие, хорошие друзья, там был комсорг Витя Третьякевич, который, видя Серёжкино шалопайство, все силы прикладывал к тому, чтобы повлиять на него; тем более, что и дома их, расположенные в бедном Краснодонском районе Шанхае, стояли рядом.

Дома у Тюлениных книг практически не было, что вовсе не значит, что у Тюлениных была какая-то плохая семья. Просто при таком количестве ртов, престарелым родителям приходилось постоянно вертеться, но и то — они едва выкручивались, едва не голодали.

О многом говорит например то, что в начальную школу Серёжка ходил в каких-то несуразных, стоптанных ботинках, зашнурованных самой грубой верёвкой; и одежду он носил великоватую для себя, и изношенную — явно с чьего-то плеча.

Но Витя Третьякевич привил Серёжке любовь к книгами. Вот только беда — и Третьякевичи жили небогато, и не могли похвастаться обширной библиотекой…

Вот тогда то и познакомился Серёжка с Валей Борц. Знакомство произошло не в школе, потому что Валя училась не в школе имени Ворошилова, а в другой известной Краснодонской школе имени Горького № 1. Познакомились они в парке, где по очереди угостили друг друга мороженым. И выяснилось, что дома у Валерии собрана превосходная библиотека.

Вот к Вали то и наведывался теперь Серёжка, если хотел взять что-нибудь почитать, или просто поболтать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Проза / Историческая проза / Документальное / Биографии и Мемуары