Зарево

Варя лежала на койке и чувствовала, как малыш толкал ее в живот своими слабенькими ножками. Он просил есть, а есть было нечего. Неделю назад Степан отправился неведомо куда, чтобы добыть жене и нерожденному еще дитяти кусок хлеба, - все запасы, которые имелись в доме, давно были съедены.

Варя смотрела на цветок, засыхающий на окне, и ей казалось, что вместо листьев на стеблях висят кругляшки колбасы, источающие пряный запах. С трудом поднявшись, она подошла к окну, жадно схватила стебель и поняла, что сходит от голода с ума, - запах исчез, а в руках шуршал полузеленый лист. "Боже милостивый, где же Степан?"- думала она. Сунув в рот цветочный листок и поморщившись от горечи, все же прожевала его, проглотила и запила теплой водой. Малыш сердито постучал в живот.

Год назад, сразу после того, как уехали из Харькова отец и братья, Варвара со Степаном переселились в дом Вариного отца, а ровно через неделю к ним пришли большевики и потребовали, чтобы они немедленно освободили его для размещения временного лазарета. Противиться не было смысла, Варе сразу намекнули, что ей не мешало бы поостеречься, что придет и ее час, и вспомнится, чья она дочка.

Варя со Степаном собрали вещи и, от греха подальше, ушли из города. Они долго скитались, пока не наткнулись на одинокую, брошенную кем-то полуразвалившуюся мазанку.

Степан вернулся ночью, измученный, еле держась на ногах, и, вытряхнув из котомки содержимое, выдохнул: "Вот!". Варя ахнула: "Где ты это взял, Степа?". Она перебирала надкусанные засохшие пирожки, мятые куски хлеба, вареные яйца и, с жадностью запихивая все подряд в рот, спрашивала не переставая: "Где ты это взял?". Степан махнул рукой и, не снимая грязных сапог, повалился на кровать, тут же захрапев. Сколько потом ни спрашивала его Варвара где он достал хлеба, Степан только хмуро отмалчивался в ответ.

Муж Варвары рвался в город в надежде, что там давно забыли о существовании поповской дочки, но Варино положение не позволяло оставить ее одну.

Варя родила в самую распутицу. Мальчик был очень слаб, пискляв, он беспомощно тыкался влажными губками в пустую материнскую грудь и, не найдя там ни капли молока, заливался плачем.

- Надо к людям подаваться, - говорил Степан, - с людьми все легче, чем здесь, одним.

- Боюсь я, Степа, - отмахивалась Варвара. - Нельзя нам пока.

Жилось им трудно. Постоянный голод ожесточал. Степан то и дело отлучался в поисках заработков, чтобы хоть как-то кормить семью, а Варвара, оставшись одна, все чаще вспоминала отца, Сергея, Бориса, жалея, что осталась здесь, в голодной разлагающейся России. Не одно письмо отправила Варя отцу в надежде, что они найдут адресата, но письма терялись где-то, а она все ждала и ждала теплых родительских слов.

Со Степаном не клеилось. Временами горячее чувство захлестывало ее, она глядела на мужа, крепко прижимаясь к нему, и ей казалось, что никого нет роднее на белом свете, что она жизнь за него отдать может, вынести все невзгоды, - лишь бы он был здесь, с ней, целовал ее, гладил, говорил о любви... Порою же ей ненавистен был его взгляд, его теплые слова обволакивали сердце не теплом, а ледяным, колючим холодом. В эти минуты она винила Степана в том, что из-за него не уехала вместе с родными, что нет писем от отца, что голодно и мерзко в чужом неуютном доме...

Степан чувствовал перемену к себе, тяжело переживал, но отмалчивался и старался не досаждать Варе. Он понимал, что тоска снедает ее сердце, но верил, что страсти улягутся и вновь в их отношениях будет все, как прежде.

Год еще они прожили вдали от людей, а когда их малыш, которого Варя назвала в честь отца Костиком, встал на ножки и самостоятельно побежал, решили вернуться домой.

Глава 12

Горячий сухой ветер обжигал лицо, шелестя в поникшей от засухи листве. Земля потрескалась и просила пить.

Небеса словно обиделись на весь мир, - они синели огромными глазищами, хлопали белесыми мохнатыми ресницами, улыбались жарко и берегли влагу для какого-то, видно, особого случая. А может быть, вдоволь насмотревшись на людские слезы, не хотели расточать свои...

Скрипучая телега с расхлябанными колесами подскакивала на ухабах, поднимая клубы дорожной пыли, оседавшей на лицах унылых путников. Кой-где на обочинах разбитой дороги попадались оставленные повозки с полусгнившим тряпьем да смердящие, засиженные мухами, дохлые, с оголенными ребрами лошади.

Уже час, как Степан с Варварой выехали с обжитого ими хуторка, направляясь в сторону Харькова. Они решили повернуть на небольшую станцию, чтобы набрать немного воды. Запасы, которые взяли с собой, кончились, и Костик канючил, постоянно облизывая сухие губы.

- Куда прете? - услышали они, не успев еще подъехать к станции, окрик солдата, стоявшего с винтовкой наперевес. - Видите, чегось деется, - махнул он куда-то в сторону. - Не положено пущать!

- Водички бы нам, - жалобно попросила Варвара.

- Не положено, - снова рыкнул солдат.

- Малец пить просит, - и, словно в подтверждение, Костик заныл, сунув в рот грязный палец и сердито уставившись на грозного дядьку.