Зарево

Помнишь, ты тоже боялся не за себя, но ты верил: пройдет время, и все образуется. Времени прошло достаточно много, а мы все ждем.

Не пиши... И прости... Если можешь - прости.

У нас все нормально. Вечно любящая тебя дочь Варвара".

Все нормально... Россия, Россия, милая и далекая, родная и чужая теперь... Что же творишь ты?

Это письмо хранится у Кирилла в особом месте, там, за иконой великомученицы Варвары.

Бывает, когда бессонница слишком одолевает его, он встает с узкой койки и, достав затертый лист, вытирая слезу, снова и снова вчитывается в слова дочери - последнюю ее весточку, последнюю весточку из родимого дома.

Нет, где-то в глубине души он лелеял надежду, что пройдет еще какое-то время, улягутся страсти и он, Кирилл-Константин, Борис и Сергей обязательно вернутся домой. Он представлял себе, как ступит на родную теплую землю, как припадет к ней губами, как будет пить воздух, такой свежий, такой сладкий. Он представлял, как поедет по пыльным дорогам, как будет говорить с людьми о том, какое это счастье - жить на родной земле. Он представлял, что вернется туда, где родился, поклонится белой березе, прильнет щекой к могилке жены и оросит ее последнее пристанище слезами.

Он все еще верил. Год, два, десять...

Из страны, страны далекой,

С Волги-матушки широкой,

Ради славного труда,

Ради вольности веселой

Собралися мы сюда.

Вспомним горы, вспомним долы.

Наши нивы, наши селы.

И в стране, стране чужой

Мы пируем пир веселый

И за Родину мы пьем.

Пьем с надеждою чудесной

Из стаканов полновесных,

Первый тост за наш народ,

За святой девиз "Вперед!".

Так поют в этих, далеких от дома, краях. Поют отверженные. И голос их под чужим небом печален и полон скорби. "И в стране, стране чужой мы пируем пир веселый и за Родину мы пьем". За Родину...

А где она, Родина? Там, за морем, продавшая царя, Бога, совесть. "Все религии, все Боги - одинаковый яд, опьяняющий, усыпляющий ум, волю, сознание...", - попались как-то на глаза Кириллу строчки члена ЦКК и Верхсуда Сольца. Не политика ли большевиков усыпила ум, волю и сознание народа?

Помнится, в первые еще годы, Кирилл твердо надеялся, что большевизм ненадолго, что русский народ опомнится, поймет, что творит неладное. Но прошли годы, да что там, более десятилетия прошло, а те, кто мечтал вернуться домой, пьют за Родину и народ, детей и отцов, мужей и жен здесь, на чужбине.

Это так горько - пить за Родину на чужбине.

"Русские люди! Да не будет для нас бесплодным великое посещение Божие, та великая наука, которой научиться возможно было только тяжкими страданиями.

Да послужит нам наше невольное переселение с родины тем же, чем послужил древнему Израилю Вавилонский плен. Наше переселение длится не семьдесят лет, но и этого срока довольно, чтобы осознать свои прежние заблуждения и возвратить свое сердце Богу, Церкви, Царю и своему народу.

Пока этого не совершится, не возвратить нам и самой России, не возвратиться нам в Россию. От вас, русские люди, от вашего внутреннего возрождения зависит то, чтобы Господь сократил годы и месяцы Своего прещения, чтобы возвратил нам радость спасения Своего", - так говорил некогда владыка Антоний.

Последнее время мысль о России не покидала Кирилла ни на минуту. Он прокручивал в памяти все свои годы, он вспоминал мать, Шурочку, братьев, он читал и перечитывал написанные им строки из книги об Успенском Трифоновом монастыре, изданной еще в далеком 1912 году в типографии Сельвинского в Вятке.

Сохранилась ли на земле та обитель? Доходили слухи, что святые храмы безжалостно уничтожаются большевиками.

Порою, Кирилл чувствовал какое-то раздвоение: то он всем сердцем стремился туда, где дорого каждое деревце, то ему становилось страшно при мысли, что может вернуться в чужую по духу страну - страну безбожников и вандалов.

Но... Как там, у пророка Иеремии? "Возвратитесь, мятежные дети; Я исцелю вашу непокорность".

Глава 14

"Дорогие мои, Боря, твоя жена и милые внуки, здравствуйте!

Вчера получил письмо от Сергея - он рукоположен в сан иерея. Слава Господу Богу, изъявившему волю избрать сына на служение своему Величеству. И ты, и Сергей пошли по стопам дедов, а это для нас величайшая честь и милость Божия.

Зовет Сережа к себе, но ехать я пока не могу, хотя все же предчувствую, что уеду отсюда, - нельзя жить в приходе, где есть явные безбожники, которые избегают священника и на народ действуют развращающе. В таком морально-гнилом месте я служить не могу и не хочу, а потому непременно уеду.

Жаль, что покинул прежнюю епархию, пожалуй, я с удовольствием вернулся бы туда, хотя и там имеются некоторые неудобства - церковь далековато, зато народ значительно лучше.

Если, Борис, пойдешь к Антонию, передай ему от меня глубокий поклон и спроси, как относится заграничный Синод к предписанию митрополита Сергия быть всем нам лояльными к Советской власти? Видно, еретичество в нем говорит, вот он и советует быть лояльными.

Одобряет ли Антоний его действия? Не дай Бог, ведь это бы значило признание Советский власти!