Заря над Скаргиаром

Дервиалис, стоявший внизу и не видевший, как карета подъезжала к помосту, изо всех сил вытянул шею, надеясь непонятно на что. Но Аскера среди приехавших, конечно же, не было, зато были Моори, Терайн и Латриэль. Дервиалис, которого один вид друзей Аскера приводил в ярость, поклялся себе, что раз у него не вышло отомстить Аскеру, то он будет мстить его друзьям. С этой минуты глаза его прикипели к этой троице, и он не сводил с них горящего взора до тех самых пор, пока не началась церемония.

Взяв в руку длинный золотой жезл, услужливо поданный ему монахом, Гаорин трижды стукнул им по золотой же пластине, предусмотрительно положенной рядом с его креслом, и густой вибрирующий звук повис над площадью, наполняя сердца собравшихся сладким трепетом.

— Эстеане! — сказал Гаорин зычным и звонким, хорошо поставленным голосом, так что его услышали даже те, кто стоял в самом конце каждой улицы. — Сегодня мы празднуем победу нашей доблестной армии над дерзкими захватчиками, которые многие века зарились на нашу землю! Теперь враг повержен, и, хвала Нуру, опасность больше не грозит нам ни с запада, ни с востока!

— Хвала Нуру! — закричала толпа.

— Возблагодарим же покровителя ратного дела за эту победу, которая досталась нам так дорого, но нашему врагу обошлась еще дороже!

— Возблагодарим! — подхватили сотни голосов.

— Воздадим почести нашим воинам, которые сражались за мир в Эсторее, не щадя жизни своей и проливая кровь за правое дело!

— Ура! Ур-ра! — раскатилось громом над площадью, и в этот миг в конце улицы Божественной Благодати появилась голова колонны наиболее отличившихся в этой войне.

Впереди, как и положено маршалу, ехал Сфалион на золотисто-буланом берке, покрытом золотой же попоной. Свой меч он вынул из ножен и салютовал им во все стороны, приветствуя народ. За ним ехали офицеры и простые солдаты, и у каждого правая рука была повязана золотым шарфом в знак победы и благодарности Нуру.

Проехав по всей улице под пение труб и приветственные крики, Сфалион подъехал к помосту, спешился и сделал общий поклон.

— Мы приветствуем тебя, доблестный воин! — сказал Гаорин. — Тебе была доверена великая миссия вести наше славное войско к победе, и ты выполнил ее с честью. Ты был настоящим отцом твоим солдатам, и они шли за тобой, зная, что ты выбираешь единственно правильную дорогу. На тебя ложились заботы всей армии, и ты нес их на своих плечах до конца.

Гаорин воздел свой жезл и, окинув горящим взглядом толпу, воскликнул:

— Слава нашему главнокомандующему!

— Слава! — подхватила колонна воинов, и толпа вторила ей.

Сфалион гордо поднял голову, хотя все слова, сказанные Гаорином в его адрес, словно нарочно были подобраны таким образом, чтобы заставить его опустить глаза. В самом деле, о какой единственно правильной дороге можно говорить, когда противник загнал их почти в самый Глерин? И разве не пытался Сфалион переложить бремя ответственности на чужие плечи, как только ему представилась такая возможность?

Между тем Гаорин сказал еще несколько слов о доблести эсторейской армии и поздравил всех с победой. Жрецы пропели гимн во славу Нура, а трубачи на башнях храма протрубили в трубы. Пока они пели и трубили, на помосте возникло небольшое замешательство.

— Мой король, — сказал Гаорин, склоняясь к самому уху короля, — вам должно быть известно, что на церемониях, подобных сегодняшней, положено награждать воина, который внес наибольший вклад в победу.

— Да, это я знаю, — кивнул король.

— Кого будем награждать? — Гаорин выжидательно посмотрел на короля. — Единственный, кто достоин этой награды, — Гаорин не забыл сделать охранный знак левой рукой, — пребывает ныне в иных сферах. Извольте выбирать, мой король.

И Гаорин сделал выразительный жест в сторону стоящих внизу воинов. Все они, бесспорно, были храбры и достойны награды, но даже самый доблестный из них понимал, что его скромные деяния и в подметки не годятся подвигам Аскера.

— Ну, я… — замялся король. — Я, право, не знаю…

— А вы наградите господина Сфалиона, — сказала Дариола, и от Гаорина не укрылась тень злорадства в ее тоне. — Посудите сами: он у нас главнокомандующий, а значит, ему по должности полагается быть самым доблестным и достойным. К тому же, вы сегодня сказали столько лестных слов в его адрес…

— Должен же я был что-то сказать, — пожал плечами Гаорин, кинув косой взгляд на Сфалиона, стоявшего внизу. — Маршал — так маршал. Как скажете, моя королева.

Когда пение жрецов и звуки труб смолкли, Гаорин поднял свой жезл над головой и снова трижды ударил им по золотой пластине.

— А теперь, — сказал он, растягивая слова, — настало время объявить имя самого доблестного воина этой войны, который сделал для победы столько, что удостоился чести надеть Священный Шлем.