Зарисовки ночной жизни

— Прости, я выпил немного. Енсу, черт бы его побрал, пристал ко мне словно репей и не отпускал. А дети?

В темной гостиной одиноким маячком мерцала свеча, а детей, что обычно с криками «Папа!» выскакивали ему навстречу, нигде не было видно.

— Спят.

— Уже?

— Сказали, что будут рано ложиться и рано вставать. Ты не поверишь, что они придумали! Решили, что будут делать домашние задания при свете солнца, и сразу, вернувшись из школы, мигом расправились с уроками, а потом, на закате, сидели у окна и читали журналы, и всё сожалели, что солнце уже заходит. Они признались мне, что только сейчас поняли, как мы должны быть благодарны солнышку за его свет. Сказали, что впредь будут ложиться, когда солнце заходит, и вставать вместе с солнцем на рассвете.

Старшему из детей было всего лишь одиннадцать лет, а младшему — восемь. Слова жены потрясли его до глубины души, и в то же самое время сердце его переполнилось радостью. «Спасибо, Господи!» — вырвалось у него, и, протягивая жене сверток с достаточно большой суммой за перевод, что его друг заплатил ему авансом, он проговорил:

— Мне кажется, отсутствие электрического света сделало нас только счастливее!

КАНУН РОЖДЕСТВА

Школьные годы

На улице горели редкие фонари. Канун Рождества в маленьком южном городке можно было почувствовать только в церкви. Однако с приходом рассвета это предрождественское настроение переместится на темные улицы, где завывает холодный ветер.

В домах верующих для приема гостей готовят угощение из горячего супа с ттоком[40], а перед домами неверующих распевают «Радуйся, мир! Господь грядет!», что весьма ошарашивает спавших без задних ног хозяев. Впрочем, ранний вечер был таким же тихим и промозглым, как и в обычные дни…

Один из учеников средней ступени, зажав под мышкой сборник христианских гимнов и Библию, засунув руки в карманы, быстро шагал по улице с редкими фонарями. Выстроившиеся вдоль улицы костлявые деревья спали с опущенными плечами на фоне неба с дрожащими от холода звездами. Спрятанные в карманы брюк кулаки парнишки судорожно сжимались и разжимались. Солгав своей бедной матери, что нужно срочно купить очень важную книгу, и с трудом выпросив у нее деньги, он все время нащупывал рукой эту злосчастную купюру. Ученика мучили угрызения совести из-за того, что ему пришлось сказать неправду ничего не подозревающей матери. Когда он достиг сравнительно светлой и многолюдной улицы, во всех окрестных церквях зазвонили колокола. Раздавшийся одновременно со всех сторон этот звон, казалось, сообщал даже в самых дальних закоулках о наступлении сочельника. Сердце подростка бешено заколотилось. Однако в отличие от готового выпрыгнуть из груди сердца, его шаги замедлились у молодой дзельквы[41], растущей перед почтой. С этого места как на ладони был виден самый роскошный торговый район в этом городе. Стоя под крепко спящим деревом, ученик оглядывал выстроившиеся перед его глазами ярко освещенные витрины магазинов.

Эй, парень! Отчего это твое симпатичное лицо заалело? Из-за мороза? Или из-за каких-то мыслей, которые сейчас заставляют так сильно биться твое сердце? Ты, похоже, направлялся в церковь, так чего же ты прячешься в темноте и разглядываешь освещенные магазины?

Ученик размышлял, что можно купить на те деньги, которые были у него в кармане. И не просто купить, а так, чтобы та вещь, которую он может себе позволить на эти деньги, обязательно бы пришлась по душе той девочке.

В церкви, куда он ходил, была одна школьница, которая ему очень нравилась, с округлым лицом, покрывающимся на морозе ярким румянцем. Она всегда была одета в зеленое полупальто, поэтому во время службы ее легко было отыскать среди женской половины зала. Даже в то время, когда все остальные молились, он во все глаза смотрел на эту девочку. Однако ни разу не пытался с ней заговорить, не смея приблизиться к ней больше, чем на пять шагов. И даже на это расстояние он отважился лишь однажды, когда в предыдущую ночь увидел во сне на ее лбу черную родинку. Чтобы убедиться, правда ли это, он подошел к ней поближе. Черной родинки не было.