Зарубежная литература XVIII века. Хрестоматия научных текстов

Дидро проявляет снисходительность к своим героям не потому, что он не придает значения пороку и добродетели, а потому, что для него моральный приговор может основываться только на внимательном анализе, с учетом всех причин поступка, со знанием всех мотивов поведения, что, как правило, невозможно, в силу скрытости этих мотивов и причин. Этот своего рода «моральный фатализм» мы обнаруживаем и в письмах Дидро, и в его работах. Вот, например, что пишет он в письме своей родственнице, которую преследует стремление одобрять добродетель и преследовать порок: «Вы судите о действиях людей? Вы установите награды и наказания за то, в чем нет никакого смысла! Вы будете держать речи в защиту доброты и против человеческой злобы. Вы, без сомнения, читали в глубине сердец. Вы знаете всю силу страстей, вы все взвесили на вечных весах. Я умоляю вас, друзья мои, немедленно сбросить с себя груз обязанностей полицейского лейтенанта вселенной». Или там же: «Дело в том, что вы намереваетесь решать вещи очень неопределенные, очень смутные – и я боюсь, что ваше решение будет затруднительно, так как вы приступаете к задаче с неизвестными условиями… оставайтесь же в рамках природы, – предположите, что порядок вещей необходим, и вы сразу же увидите, что ваши фантомы улетучатся»¹⁹.

В «Последовательном опровержении книги Гельвеция „О человеке“» Дидро выражается еще более категорично: «Поостережемся же с нашим презрением, оно может пасть на людей, куда более достойных уважения, чем мы» (Д, 2, 351).

<…>

Герои действуют в романе как живые люди, но только в отличие от реальных людей они раскрываются лишь в одной системе, то есть мы видим лишь какую-то часть их жизни с определенной точки зрения. Обозначая то обстоятельство, что очень многое в этих героях еще неизвестно нам, читателям, Дидро лишь намекает на то, что они могут существовать еще и в других системах, и взгляд на них может быть иной. А окончательно дурным может быть, по мнению Дидро, лишь человек, который плох во всех своих проявлениях. Надо признать, что многомерность человеческой нравственности в связи с многофункциональностью человека занимала не только Дидро. Еще Монтескье писал о том, что к хорошему политику нельзя применять те же нравственные требования, что и к частному человеку. Но и у Монтескье, и у Дидро есть фундаментальные нравственные требования, которые нельзя преступать ни в одной из функциональных систем человека. Для Монтескье это – справедливость, для Дидро – человечность. Так, описывая некую веселую вдову, Дидро удивительно снисходительно говорит о ее распутности. «Нельзя было никак сказать, что она отличается добрыми нравами; но все признавали, что трудно найти более честное создание. Ее духовник редко видел ее у подножия алтаря, но во всякое время он мог располагать ее кошельком для бедных… женщины опасались ее общества для своих мужей, но мечтали о нем для своих детей». История этой вдовы демонстрировала помимо весьма скептического отношения Дидро к такой добродетели, как целомудрие, сложность нравственного поведения человека. Известно, что упрекая жену Гольбаха за ее постоянные измены мужу, Дидро корил ее не за отсутствие целомудрия, а за неблагодарность и бесчеловечность²⁰.

Итак, материальный человек, человек, который подчиняется общим биологическим законам, столь сложен в своем нравственном поведении, что предугадать его поступки, найти все мотивы этих поступков, иначе говоря, выстроить точный алгоритм его нравственной жизни почти невозможно. Хотя в идеале такой алгоритм существует, но постижимость его сомнительна. Все, что происходит с человеком вчера, сегодня, завтра, имеет одну причину – эта причина – он сам.

Каков был бы сын Гудсона и г-жи де Ла Помере? – задает вопрос Жак-фаталист и не может дать ответ. Сколько причин заставляют человека стать таким или иным и сколько причин мешают ему в этом? «Сколько людей ушло в мир иной и сколько еще уйдет, так и не проявив своих задатков! Я охотно сравнил бы их с великолепными картинами, спрятанными в темной галерее, куда никогда не проникнет луч солнца и где им суждено погибнуть, так и не дождавшись ни зрителя, ни восторженного почитателя» (Д, 2, 351), – пишет Дидро в «Последовательном опровержении книги Гельвеция „О человеке“».

Сомнение Дидро в возможности сведения всех феноменов нравственной жизни человека к прямолинейным законам не только пропитывает художественную ткань романа, но и исходит из всей философской концепции природы человека. Роман же, особенно роман, структура которого свободна и диалогична, а именно такую структуру создает Дидро в «Жаке-фаталисте», позволяет воссоздать эту сложнейшую соотнесенность единичного, случайного и закономерного, которая была в центре нравственной философии Дидро.

<…>

(Лукьянец И. В. Романы Д. Дидро «Монахиня» и «Жак-Фаталист» // Лукьянец И. В. Французский роман второй половины XVIII века (автор, герой, сюжет). СПб.: СПбГУК, 1999. Гл. 3. С. 107, 111–123, 125–126, 128–134, 136–139)

Примечания