Зарубежный детектив 1979

—        Все в этом мире имеет свой срок. А если срок вышел, то и делу копец. Всю жизнь, насколько себя помню, жила в моей душе большая вера в бурхана, в лам. А на старости лет вера моя пошатнулась, сынок. Здорово пошатнулась. Видать, конец... — Доной тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Мне бы Балдана по­видать, убедить бы его бросить поганых японцев и забыть этого хамбу. Подними-ка меня повыше, сынок, — попросил он и про­должал: — Зачем такому славному парню заниматься грязными делами? Сам он монгол, а служит японцам. Знаю я их, выжмут из него все, что надо, а потом за ненадобностью сами же и прикон­чат... Ламы наши тоже не лучше будут... И сам ты, сынок, поду­май хорошенько, что ждет тебя завтра? Послушай меня, стари­ка, я вам добра желаю. Обо мне что говорить? Я свою жизнь про­жил. И только теперь понял свою ошибку. Господи, прости мне мой грех тяжкий, иссушивший мне душу!

Старик, не выпуская руки Гомпила, снова откинулся на по­душки и полежал немного с закрытыми глазами. Старуха обтерла вспотевшее его лицо полотенцем и подала пиалу с пенящимся айрагом'. Осушив ее, дед сделал знак Гомпилу, чтобы наклонил­ся поближе, и зашептал:

1 А й р а г — кумыс.

— Сынок, ламы, денно и нощно молящиеся бурхану, не вы­пуская из рук четки даже во сне и считающие грехом мирскую суету, способны на большой обман. Их раболепство перед бурха-ном и отрешенность от нашего бренного мира — одна лишь по­казуха! А на самом деле все они, и даже высшие из лам, у кото­рых поцеловать руку мы считаем за счастье. — преступники, тво­рящие черное дело. Да-да, сынок. Хамба Содов — один из' них. Он страшнее всех. По его приказу, не смея ослушаться, я совер­шил неискупаемый грех, который будет глодать мою душу п после переронедения. Но, пока я жив, хочу хоть как-нибудь ума­лить его. Таких, как вы с Балданом, дети мои, хочу спасти от ка­ры господней, открыть вам глаза и Еырвать из цепких рук хамбы Содова. Извлеките урок из моих заблуждений. Подумай хоро­шенько, сынок, и скажи об этом Балдану... А сейчас я подремлю немного, — и старик, укрывшись одеялом, отвернулся к стене.

С этого дня Доной всем на удивление начал поправляться. Через пару недель он уже вставал и выходил из юрты на сол­нышко. Его выздоровление и слухи о коварстве лам, дошедшие до хамбы, не на шутку встревожили хладнокровного настоятеля. Тайком от Балдана он позвал к себе тайджи Дамирапа, закрылся с ним у себя в юрте и долго говорил о большой опасности, кото­рую представляет сейчас Доной. У Дамирана алчно заблестели глазки:

—        За награду, повелитель, я готов своими руками заставить досрочно переродиться этого старого барана. Хорошо, наставник? Благословите, — тайджи согнулся в угодливой позе.

Хамба, зыркпув на него злым взглядом, зашипел:

—        Дурак! Разве спрашивают у наставника благословения на такие дела? Пошел вон!

На следующий день по хотону разнеслась печальная весть: старый Доной скоропостижно скончался. Освидетельствовавший смерть врачеватель-лама определил, что старик умер от разрыва сердца, поэтому особых толков среди аратов не было.

Через некоторое время Дамиран опять зашел к хамбе. По его хорошему настроению он понял, что хамба уже знает о смерти Доноя и одобряет его действия. Настоятель достал бутылку чер­ной китайской водки, положил на нее сверху пятнадцать тугри­ков и обеими руками протяпул Дамнрану.

- Твой поступок, тайджи, был угоден бурхану. Прими на­граду по велению господню. За последующие подвиги, сын мой, будешь награжден вдвое, втрое свыше этого.

- Лобзаю стопы твои, благословенный наставник, — залебе­зил тайджи, принимая подарок.

Балдан, встретив Гомпила возле складского помещения, где хранились наиболее ценные из пожертвований, велел зайти к нему в пристройку.

— Сегодня же свяжусь с Центром. По-моему, настала пора брать всех их за глотку. Доноя отравили. Только не знаю кто: сам хамба из святых рук или его вторая тень — Дамиран. Слы­шал, что каноник Дамдин-Очир прислал сильно действующий яД в виде белого порошка. Этим ядом собираются отравить окрест­ные колодцы, родники и места водопоя скота. Дело серьезное.

¹ Тоно — круг верхнего отверстия юрты, обычно застекленного и на ночь накрываемого кошмой.

Вероятно, и деда Доноя отравили этим же ядом. Жена его, воз­вращаясь из загона, где доила корову, видела, как кургузый тай­джи выходил из их юрты. А через несколько часов Доноя не ста­ло. Совпадение? Факт!

—        Жаль старика. Хороший был дед.