Пока многократные участницы парадов в Тушине проектировали в Разбойщине деревянный сортир, дела у советской военной авиации, в том числе истребительной, шли далеко не блестяще. Человеку, воспитанному на советской литературе о Великой Отечественной, покажется совершенно невероятным и кощунственным приведенное ниже описание ситуации, сложившейся в воздухе в первой половине войны. Как и советские газеты того времени, все, написанное на эту тему после войны в российских источниках, подчеркивало беззаветную отвагу советских летчиков, их высокое мастерство и стремление бить врага везде и в любой обстановке. Тем не менее в 1941 году и первой половине 1942 года советские истребители сплошь и рядом уклонялись от вступления в бой. Немецкие самолеты были настолько более совершенны, немецкие пилоты настолько лучше обучены, что советским летчикам не верилось, что немцев в принципе можно побеждать. Советские газеты об этом никогда не упоминали, но советская истребительная авиация в первый и второй год войны терпела сокрушительные поражения. Истребителей часто сбивали в первом же вылете, они несли такие потери, что бомбардировщикам и штурмовикам часто приходилось летать без сопровождения. Наземные войска под беспрестанными бомбежками с надеждой смотрели в небо. Но когда «ястребки», как ласково звали истребителей, наконец появлялись, «наземникам» слишком часто случалось с болью в сердце провожать их взглядом, горящих, до земли: в начале войны советские ВВС не могли конкурировать с немецкими ни по техническим характеристикам машин, ни по уровню подготовки летчиков и командиров, ни по количеству самолетов.
Но об этом знали только те, кто сам был на фронте или рядом. Константин Симонов, вернувшись летом 1941 года в Москву из Белоруссии, где на его глазах немцы сожгли за десять минут шесть летевших без сопровождения огромных бомбардировщиков ТБ–3, понял, что не сможет рассказать правду даже самым близким: они были к такому совершенно не готовы. По мнению Симонова, имевшего возможность сравнить ситуацию на фронте с ее освещением в газетах, «наиболее далекие от реальности выводы могли в те дни связываться у читателей газет с материалами, посвященными нашей авиации».[148]
Рассказать о том, что он увидел в воздухе над Бобруйским шоссе, Симонов не мог даже матери, сознавая, какой силы душевное потрясение обрушит «на нее, все еще продолжавшую жить довоенными представлениями» о небывалой мощи советской армии. По его мнению, из всех родов войск советской армии авиация в начале войны оказалась в самом трудном положении.В своих мемуарах бывший командующий ВВС А. А. Новиков прославлял «фантастическую стойкость духа советских летчиков»,[149]
однако, по многочисленным свидетельствам немецких летчиков-фронтовиков, «в начале войны советские истребители не представляли угрозы соединениям немецких бомбардировщиков и часто избегали боя с последними».[150] Положение не спасли и намного более современные Яки. Они все равно уступали немецким истребителям по основным характеристикам, но главная беда была даже не в этом, а в летчиках. Тактика ведения боя, которой их обучили, была безнадежно устаревшей. Как правило, в бою с немцами они придерживались оборонительной тактики: последовательно вставали в вираж и летали друг за другом по кругу — так, что хвост каждого самолета оказывался прикрыт летящим сзади. В оборонительном круге «ястребки» были практически неуязвимы, если немцы вели бои в горизонтальной плоскости, но и сами они никак не могли атаковать противника. От круга было мало пользы, когда немцы применяли свой излюбленный вертикальный маневр: набирали высоту и обрушивались на круг сверху. В 1941 году стал модным и широко пропагандировался воздушный таран: если не побеждать умением, так хотя бы обменять свой самолет на более совершенный немецкий — как правило ценой собственной жизни. Жизнь человека стоила мало; совершившие таран — одним из первых Виктор Талалихин — становились героями, как правило, посмертно, но некоторым везло. Пропаганда делала героями тарана даже тех, кто совершал их случайно, столкнувшись с немецким самолетом из-за потери управления. Советская тактика ведения воздушного боя начала изменяться только в 1942 году, причем перемены шли не сверху, от авиационного начальства и теоретиков, а от самих боевых летчиков, которые до многого дошли сами и многое переняли у немцев.Сознавая, на какой устаревшей технике летают советские летчики, авиационные командиры большие надежды возлагали на новые Яки, но первое время с ними тоже не все шло гладко. В конце февраля или начале марта 1942 года конструктора Яковлева вызвал недовольный им Сталин. Яковлев, всегда пользовавшийся расположением вождя, сейчас был напуган: Сталин спросил: «чем это, каким это лаком покрывают самолеты Як и Ла, из-за чего они так горят?»[151]