К счастью, стражник не просыпается. Просто устраивается поудобнее и даже начинает немного похрапывать.
Меня бьет сильная дрожь. И это не от холода.
Касаюсь пальцами металлическую дверную ручку и толкаю дверь. Даже зажмуриваюсь от предвкушения пронзительного скрипа. Но петли на удивление хорошо смазаны – и дверь, легко поддавшись, открывается вовнутрь.
Проскальзываю в комнату, закрываю дверь и на несколько мгновений прижимаюсь к ней спиной. Сердце бешено колотится, дышу, как загнанная лошадь, но у меня все же получилось – и это главное!
Здесь почти совсем темно. Горит только небольшая масляная лампа на столике возле кресла с высокой спинкой, в котором сидит… как ее? Тильда? Высокая широкоплечая девица-гренадер с голосом молодой девчонки.
Жду. Обернется или нет?
Спит?
Принюхиваюсь, кажется, здесь тоже пахнет пивом.
Глаза понемногу привыкают к темноте, и вот уже вижу кровать – не большую, но уже и не детскую.
— Мамочка?.. - слышу едва различимый шепот.
Боже, у меня как у распоследней дуры из глаз брызжут слезы. Я не знаю эту девочку, и это совершенно точно не моя дочь, но почему же так щемит сердце?
Бросаюсь к ее кровати, буквально падаю возле нее на колени.
— Малышка…
Меня душат слезы.
Новое от 16.05.
Амелия выбирается из-под одеяла и тянется ко мне, а я обхватываю ее так крепко, как будто от того, насколько мы будем близко, зависят наши жизни.
— Не надо плакать, - шепчет мне на ухо совсем как большая. – Тепер же все будет хорошо, да?
В ее голосе столько надежды, что я тут же быстро киваю, еще крепче прижимая к себе щуплое теплое тельце. И улыбаюсь сквозь слезы. Дура и есть – это я должна ее успокаивать, это я должна вселять в нее уверенность, говорить, что все будет хорошо. А не устраивать соленое болотное царство, под страхом затопить и нашу комнату, и еще парочку этажей ниже.
— Как ты себя чувствуешь? – наконец, нахожу в себе силы немного успокоиться. – Не голодная? У тебя ничего не болит? Тебя выводят гулять?
У меня к ней тысяча и один вопрос, но сначала нужно узнать о ее самочувствие.
Немного отстраняюсь и быстро ее осматриваю. Смазанными движениями ощупываю плечи, руки. Принцесса выглядит немного бледной и у нее синяки под глазами, но это и понятно - вряд ли ребенок, насильно оторванный от матери. Но в остальном, слава богу, на девочке нет ни синяков, ни царапин. И совсем изможденной, несмотря на грустный вид, она не выглядит.
Почему-то в голове вертится мысль о том, что Магистр все продумал и не хочет, чтобы у его будущего «брачного вложения» был «не товарный вид». Хотя в этом мире махрового торжествующего патриархата, по-моему, всем наплевать на то, как выглядит женщина. Не представляю, чтобы кто-то докапывался до простых служанок, откуда у них синяки и почему зубы - через один.
— Не гуляю, - отрицательно мотает головой Амелия, и белокурые локоны подпрыгивают непослушными пружинками. – Там уже весна, да? Принесешь мне первоцветов?
— Мы нарвем их вместе! – обещаю я и сама верю в то, что говорю. – Нарвем огромный букет, а потом засушим его и будем любоваться следующей зимой.
— Огромный не надо, - шепчет Амелия. – Всего несколько цветочков.
— Хорошо, букет рвать не будем. Но на зиму предлагаю засушить – много, разных. Сделаем гербарий и украсим твою комнату.
— Гер… гера… - Она по-детски наивно хмурится, явно не понимая, что это за новое слово и почему оно не дается ей с первого раза.
— Увидишь, - улыбаюсь ей, - тебе обязательно понравится.
Мне становится капельку легче, потому что теперь, несмотря на все тяготы и опасности незнакомого мира, мне есть ради кого быть сильной и смелой.
Глава двадцать пятая
Глава двадцать пятая
Громкий храп служанки заставляет нас обеих вздрогнуть и повернуть головы в ее сторону. Голова девицы обессилено падает на грудь, подбородок упирается куда-то под шею и я с облечением выдыхаю только когда замечаю длинную нитку слюны у нее изо рта. Кажется, служанка спит так крепко, что ее не разбудит даже пушечный выстрел над головой. Вот и славно. Надо бы подумать о том, чтобы раздобыть ее один пузырёк сонного зелья.
— Пустишь меня? – присаживаюсь на край кровати рядом с принцессой.
Амелия тут же отползает к другому краю и я забираюсь к ней под одеяло.
— Мамочка, ты замерзла, - не спрашивает, а констатирует факт Амелия и крепко-крепко ко мне прижимается.
Я чувствую, как бьется ее сердечко – быстро-быстро, как от быстрого отчаянного бега. Мне очень хочется узнать, чем она занимается днем, что любит на завтрак, да хотя бы ее любимый цвет. Но кажется, что сейчас все это не так важно. Даже просто лежать в обнимку рядом – это настолько трогательное и душевное тепло, что стоило всех ухищрений (и даже гораздо больших), которые понадобились, чтобы эти минуты стали возможны.