Защитница веры

Кажется, на этом силы Оли иссякли, потому что ее сотканное из пара лицо осыпалось десятками капель обратно в воду.

Я со вздохом откинулась на деревянный край ванны, закрывая лицо руками. Пара секунд связи принесла мне такое облегчение, что я готова была одновременно смеяться и рыдать.

Значит, Оля каким-то образом смогла все ей объяснить. И она поверила, впрочем, в даре убеждения подруги я уже не сомневаюсь. Как и в других ее дарах. Как много я о тебе не знала, как много игнорировала, хотя, казалось бы, все происходило прямо перед моими глазами…

Дверь скрипнула, и в покои вернулась Мира. Обеспокоенно вглядевшись в мое лицо, она спросила, хорошо ли я себя чувствую и все ли в порядке. Я, ответив, что просто неудачно плеснула водой в лицо, вылезла из огромной лохани и, предоставив служанке возиться с моими волосами, энергично растерла себя жестким полотенцем, после чего мне велели лечь на живот и намазали прохладной, чуть пощипывающей кожу мазью.

– Магистр Фарраль сказал, что в те места, что будут болеть вечером, можно втереть еще раз. – Конечно, кто еще может быть поставщиком различных магических и не очень притираний для королевской семьи, как не королевский чародей.

Страдальчески морщась, я встала, прислушиваясь к телу, – да, болеть стало значительно меньше, и противное ощущение «натянутых связок» постепенно уходило. С одобрением покосившись на небольшой глиняный кувшинчик с мазью, который Мира поставила на столик, я подумала о том, насколько доступны подобные составы простым людям. Что это в тебе – коммунистка-революционерка просыпается? Пойдешь вершить борьбу за равные права и обязанности? Я вздохнула, снова остро ощущая себя не в своей шкуре как в прямом, так и в переносном смысле. Служанка заплетала мои волосы во что-то более подобающее принцессе, чем простая коса, а я сидела на кровати, слушая ее умиротворяющее мурлыканье какого-то расхожего местного мотива, и беспокоилась о простом народе. Как в той глупой, но популярной юмористической передаче: «Икра в горло не лезет, все о России-матушке думаю». Тьфу, противно аж. Пора было прекращать маяться дурью. Я, в конце концов, должна получать хоть какие-то блага от своего положения. Альтруизмом страдать – удел святых, хотя в этом мире я даже не уверена в возможности их появления. Можно ли считать меня условно святой? Представив себя вознесенной на мраморный пьедестал, я на мгновение даже залюбовалась этой картиной. Впрочем, сознание тут же услужливо нарисовало мне голубя, сидящего на парапете храма Светозарной, перед которым происходит все действо, и образ потерял сразу половину своей привлекательности. Интересно, а…

Я опасливо покосилась на правую ладонь, прислушалась к своим ощущениям и тихонько додумала оборванную мысль: «…а договор с божеством можно разорвать?»

Праведного гнева не последовало, знак на руке не вспыхнул обжигающим огнем, а случайно дернувшую меня за прядь волос и тут же рассыпавшуюся в извинениях Миру за божественную кару я решила не считать.

– Готово, госпожа.

Голос служанки вырвал меня из размышлений, и я, аккуратно ощупав пальцами сеточку из косичек, что ловкие пальцы Миры сделали поверх общей массы волос, кивнула:

– Спасибо, Мира.

Новое платье, на этот раз глубокого изумрудного оттенка в сочетании с нижней рубашкой цвета слоновой кости и золотым шитьем. Корона-обруч. Перебрав украшения (надо почаще заглядывать в ларцы, что прячутся в трюмо, такую красоту если не носить, то хоть в руках подержать стоит), я вытянула из шкатулки длинную нить изумительно идеального жемчуга и, дважды обернув ее вокруг шеи, довольно кивнула. Лаконично, стильно, со вкусом. Может быть, недостаточно богато для принцессы, но в самый раз для защитницы веры. По крайней мере, для одной конкретной.

Путь в тронный зал я уже знала – идя через замок на задний двор, я видела, как слуги готовят к завтраку просторный светлый зал, украшенный штандартами Андарии, – белый грифон (то, что это грифон, я узнала еще раньше из книг, без этого упоминания я вряд ли бы определила витиеватый орнамент как живое существо) на синем фоне.

Не страдая топографическим кретинизмом, я достаточно легко воспроизвела маршрут до зала, последние несколько метров ориентируясь уже не столько на память, сколько на запах. В животе предательски посасывало после изнуряющей тренировки, и потому ароматы свежего хлеба и, кажется, чего-то мясного будоражили мое воображение.

Войдя в зал, я увидела Рудольфа, сидящего не на троне, что стоял у дальней стены, а на стуле за относительно небольшим, всего метра три, столом, стоящим в центре зала. Угол стола по левую руку от отца был завален какими-то свитками и письмами, по большей части еще даже не вскрытыми, о чем свидетельствовали целые печати. Он, держа один из множества документов в левой руке, правой активно орудовал двузубой вилкой, отправляя в рот куски мяса и какие-то овощи. По правую руку от отца сидел магистр Фарраль, помешивающий кашу в своей тарелке. Вся оставшаяся часть стола была сервирована разнообразными блюдами, от вида которых у меня откровенно заурчал живот.