Защитница веры

– Эверард, умолкни. Мы все тебя поняли. Ты талдычишь об этом совете уже третий раз. – Марьям, вальяжно выйдя вперед, встала рядом со мной, смотря в чуть побелевшее от ярости лицо герцога. В том, что это была именно ярость, я не сомневалась – меня омывало ею, как морские волны омывают прибрежные скалы. Герцогиня меж тем продолжила: – Теперь настало время говорить для принцессы. Ваше высочество?

Я кивнула, испытывая к этой женщине глубочайшую благодарность. Не знаю, что за мотивы двигали ею, религиозные или этические, но без ее поддержки в такой момент мне пришлось бы явно туго.

– Я… я не убивала ту девушку. – Смотреть на Эверарда смысла не было, я снова обвела взглядом всех остальных присутствующих, остановившись в конце на лице короля. Он медленно кивнул, намекая мне, чтобы я продолжила. – Зачем мне было убивать ее? Я не была на нее зла, я была зла на графа Фалько. Ведь мы… – Я помедлила, пытаясь подобрать правильные слова. Говорить, что «мы» собирались сбежать, было бы неверным – ведь как раз таки я сбегать никуда не собиралась, это была идея принцессы, судя по всему, даже не ей самой придуманная, а я-то как раз той принцессей не была.

– Что «вы», ваше высочество? – Герцог Гаэтский пристально смотрел на меня, периодически кидая короткие взгляды на стоящего в паре шагов родственника. Наверняка общаются между собой.

– Граф Фалько и принцесса Эвелин действительно обсуждали побег. Но… я передумала. После того, что со мной произошло, я решила, что побег – безответственно и глупо и не принесет мне счастья, лишь одни проблемы. И не только мне. – Я снова посмотрела в глаза королю, читая там молчаливую поддержку. Очевидно, что мне удалось сформулировать все так, чтобы он понял реальную расстановку вещей и при этом смог проверить, правду ли я говорю.

– То есть вы, ваше высочество, утверждаете, что вы передумали сами? Осознали всю меру ответственности, которая лежит на вас? Ну, тогда вам не составит труда ответить, что вы делали после того, как залепили моему сыну пощечину, напились и ушли из тронного зала? – Сочащийся доброжелательностью голос герцога Оташского проникал в мой разум как отрава. Кто-то из гостей следил за мной и донес ему, что я ушла до конца празднества. Кто? Его младший сын? Скорее всего…

Почувствовав на себе перекрестье взглядов, я зажмурилась и тихо сказала:

– Я не помню.

– Что, простите, ваше высочество, вы сказали? – Герцог Амальский сделал полшага вперед и переспросил, видимо не расслышав.

– Я…

– Она спала на софе, второй этаж замка, возле оружейной. Спала в обнимку с седлом, если это важно. – Внезапно прозвучавший от книжных шкафов голос Элиаса произвел эффект грома среди ясного неба. Эверард, оскалившись, потребовал было от него закрыть рот и не влезать в разговоры старших, однако Рудольф велел герцогу заткнуться.

– Граф, расскажите подробнее о вчерашнем вечере.

И Элиас принялся рассказывать…

– После того как граф Фрей и ее высочество возвратились со скачек, мы все вернулись в тронный зал. Принцесса Эвелин с другими дамами отошли и занялись какими-то своими делами, а через некоторое время кто-то из гостей, кажется, барон Рикер из Ласко, предложил устроить танцы. В этот момент ее высочество заявила, что знает отличный танец, который не только можно исполнять всем вместе, но и таким образом отдать дань уважения и благодарности божеству. – Граф замолк, переводя дух. Воздух в кабинете был достаточно сухой, и потому немудрено, что у него быстро пересохло горло. Я собственноручно налила из стоящего на отцовском столе кувшина стакан воды и подала своему внезапному спасителю. Для меня оставались тайной его мотивы, ведь сейчас он, судя по взглядам, что метал на него Эверард, явно шел против замыслов своего родителя и не мог этого не понимать.

– Танец в честь божества? – Пока Элиас опустошал серебряный стакан, Марьям покосилась на меня своим фиалковым глазом. – Очень интересно, как жаль, что мы, как настоящие старики, уже покинули зал к тому моменту. Я бы с удовольствием приняла участие в таком танце!

Я кивнула, неловко улыбнувшись и пытаясь сдержать нервный смешок. Кажется, вчера мое пьяное высочество нарушило свою первую и единственную заповедь попаданки – не творить херни, – потому как я догадывалась, какой именно танец я могла предложить свету андарийской аристократии для массового увеселения и изъявления благодарности. Все мои еврейские предки гордились бы мной, но мне почему-то было очень стыдно. Граф Элиас меж тем продолжил: