Заслон

— Фу, черт, как ты напугал, однако! — воскликнул Вениамин и, громыхнув стулом, шагнул ему навстречу. — Каким тебя ветром задунуло? — спросил он, кладя на плечо Алеши руку чисто отцовским жестом.

— Шел вот… шел и зашел. Я вам помешал, Вениамин? — спросил Алеша, глядя снизу вверх своими светлыми, правдивыми глазами. Тот отрицательно покачал красивой, горделиво посаженной головой и тронул пальцами распахнутый ворот рубахи.

— Нисколько! Историческое мгновение: «бойцы вспоминают минувшие дни». Это приморские партизаны в прошлом и великие конспираторы в настоящем. Не то что мы с тобой, святая простота. Знакомься, работать вместе придется и… — он засмеялся, — приласкай их.

— Вот именно, приласкай нас, — подмигнув Алеше, полунасмешливо протянул Бородкин. Все вдруг засмеялись, задвигали стульями, чтобы усадить Алешу. И опять Алеша удивился, как заразительно весело, будто озорная девчонка, смеется человек с такой странной фамилией — Булыга. Но Вениамин уже снова склонился над картой.

— Так как же вы все-таки выбрались из Керби?

— Да честно сказать, не подоспей уполномоченный Амурского облревкома Днепровский с пароходами, груженными продовольствием, дело бы кончилось плачевно! Щи да каша — пища наша, знаете сами. Но когда этого нет…

— А тряпицынские поскребыши вас больше не тревожили?

— Была одна стычка у Горелого зимовья, есть такое прелестное местечко. Бандиты засели в чащобе и не миловали никого. Было их до полусотни, вооруженных до зубов. Командовал головорезами некий Павличенко. Ну, пришлось их ликвидировать…

— И ты участвовал в этом? — быстро спросил Гамберг и посмотрел на руки Сани, спокойно лежавшие на зеленом сукне стола.

— Ну и я тоже. Я что, святой? — Он вдруг заговорил о Комаровых. Алеша слушал его со смешанным чувством горечи и страха. И опять вспоминал, как Дуся прибегала к ним, когда была еще девушкой, как готовилась вместе с мамой к любительским спектаклям. А потом в Николаевске она сама создала Народный театр, ставила пьесы Островского и готовила к постановке «Дни нашей жизни» Андреева, по спектаклю уже не суждено было состояться. И всегда она была веселая и напевала какую-нибудь песенку.

— А знаешь, Игорь искал здесь этого Комарова, — сказал Сане Булыга. — Он ведь был фронтовым товарищем Всеволода Сибирцева.

Разговор стал общим, но Алеша не принял в нем участия. От зеленых изразцов голландки тянуло ласковым теплом, и у него стали слипаться глаза.

— Да ты, никак, спишь, Алексей? — Он тут же очнулся. Рука Вениамина лежала на его плече, и мягкие черные волосы щекотали разгоревшуюся щеку.

— Притомился, сердяга? — спросил не свойственным ему озабоченным топом Гамберг. — Может, приляжешь на мою кровать?

— Нет, мне пора домой. — Алеша вскочил на ноги и, застенчиво улыбаясь, пояснил: — Я ночь на вахте стоял, а днем отдохнуть не удалось.

— Бывает. Это бывает… — Булыга внимательно посмотрел ему в глаза и встал, высокий и тоненький, как лозинка, пропуская из-за стола Алешу.

Бородкин бережно свертывал старую, потрепанную карту, а Вениамин, распахнув окно в ночь, — пусть тут немного проветрится, — пошел впереди Алеши, чтобы придержать собаку и закрыть ворота. Проходя по двору мимо освещенного окна своей комнаты, он вскочил на цоколь дома, просунул внутрь голову и сказал:

— Вы вот что, буйны головы, располагайтесь у меня, как дома, а я где-нибудь приткнусь. Я тебя, Булыга, разбужу к поезду!

4

В годы интервенции в Свободном стояли японцы. Отсюда они совершали кровавые набеги на Черновку, Мазаново и Бочкарево, растекались по всей области и возвращались в него снова. Убитых «защитниками» свободненцев находили тогда на болотистых берегах Джелуна и Бардагона, на песчаных откосах Зеи, на подступающих к городу сопках. Когда японцы схлынули в Приморье, город стал большой деревней без прошлого, — потому что здесь не занимались сельским хозяйством, и без настоящего, — потому что не было и намека на промышленность. В Свободном насчитывалось свыше семи тысяч жителей, обреченных на безработицу и голод. Отцы семейств ринулись в поисках удачи на прииски. В городе остались только старики, женщины и дети да несколько десятков железнодорожников, на обязанности которых лежало поддерживать дорогу да изредка встречать и провожать приползающие из синих далей полуживые поезда.

Булыга приехал в Свободный ранней осенью, когда окружающие город кольцом березняки еще трепетали на ветру прозрачно-желтой листвой. Было в окрестностях Свободного странное очарование, но сам город поражал мертвящей пустотой и скукой. Люди боялись надвигающейся зимы и в каком-то оцепенении почти ничего не предпринимали для ее встречи. Основное в этом суровом климате было обеспечить себя топливом. Вокруг шумела тайга, но горожане идти в дебри в одиночку опасались — мало ли какие могут произойти встречи! А вывозить? Город обезлошадел: японцы загубили немало коней, и оставшиеся ломовые извозчики заламывали такие цены, что волосы вставали дыбом.