Заставь меня ошибиться

Несколько секунд ничего не слышно, и я бесстыдно прижимаюсь ухом к лакированной поверхности двери, решив, что собеседники стали говорить тише. Но, видимо, диалог прервался, потому что из кабинета слышится только размеренное поскрипывание компьютерного кресла. Будто Гастон в раздумьях…

— Ив, они тебя насиловали? — вдруг спрашивает он в лоб и без предисловий.

Я отступаю от двери на шаг. Сердце на мгновение останавливается. Думала ли я об этом? Конечно, да. Любая женщина думает, а уж если живет такой жизнью, как у нас… Рано или поздно с кем-то из солисток такое должно случаться, я не настолько наивна, чтобы этого не понимать — не теперь. Но готова ли я к этому? Нет. А Гастон так запросто об этом говорит, будто не раз осознавал риски, но ничего не мог с этим поделать… Круг беспомощности какой-то.

Из-за того, что отхожу от двери, ответа Ив не слышу, но, к счастью, слова куратора не оставляют сомнений:

— Хорошо. Ты не представляешь, как я рад. Но, раз так, разденься, пожалуйста, я осмотрю твои синяки.

Невесело усмехаюсь. Гастон в своем репертуаре. Только забрезжил свет в конце туннеля, как он кричит тушить лампочку. Теперь Ив придется признаться, что она соврала, или раздеться… Судя по неловким шуткам, она подчиняется приказу, но, как ни удивительно, Гастон их вообще не комментирует. Ограничивается сухими репликами по типу «повернись», «приблизь к камере руку»… Я бы на месте его собеседницы умирала от страха. Иногда мне кажется, что наше с Гастоном шаткое перемирие спасает только одно: чувство юмора. Без подколок нормально общаться мы не можем.

Эта пытка для всех нас длится вечность. За стеной разговаривают два человека, находящиеся на разных концах страны, внизу громыхает за десятерых Лео, а я просто стою под дверью кабинета и жду возможности зайти и задать вопрос: мое ли это будущее? Элизабет Кетрин Дженнсен проживет бессмысленную, бестолковую жизнь, а потом будет пристрелена каким-нибудь конченым отморозком в дешевом придорожном мотеле, и ее убийством займутся спецслужбы. Затем на ее место возьмут двух других, не менее бестолковых юных уголовниц, и все сначала…

А так ли это, Гастон?

Едва услышав прощание Ив и куратора, я стучу и в дверь и вхожу, не дожидаясь разрешения. Несмотря ни на что, робости не чувствую, хотя могла бы. Не знаю почему, быть может из-за официальности разговора, я отчего-то думала, что увижу Гастона одетым как на деловой встрече, и теперь пытаюсь примирить реальность и фантазии. Мягкий кашемировый свитер, закатанные рукава, чуть потертые не новые джинсы…

— Я слушала под дверью, — сообщаю, наверное, от дезориентации. Надо заметить, что эти слова удивляют не только меня.

— У меня не лучшее настроение, поэтому остальные чистосердечные признания советую отложить, — бросает Гастон, сматывая провод.

От его слов на коже появляются мурашки, и приятного в них ничего, но я не собираюсь уходить, даже если бы хотела. Не выйду, пока не услышу ответов на свои вопросы… Осталось собраться с мыслями и перестать пялиться.

— Я просто ставлю тебя в известность. Мне не стыдно. Это чтобы ты знал.

— Понял, — улыбается куратор.

— Я шла сказать, что детектив Фрост деверь миссис Лайт. Выяснила сегодня.

— Да ты что, — отвечает Гастон, но для такой фразы недостает экспрессии. Видимо, он и сам понимает, насколько неправильно реагирует, так как оставляет в покое провода, просто запихивает руки в карманы джинсов и впивается в меня глазами, намереваясь слушать.

— Получается, у нас явный конфликт интересов (о котором, кстати, говорил сам Фрост), и его враждебность легко объясняется. Адвокатам и головы ломать не нужно: наши визави ошиблись еще на подлете.

— Да это хорошо, — кивает куратор.

Поскольку тему он не развивает, я переключаюсь на то, что интересует меня на самом деле.

— Сколько ты слышал из нашего с Лео утреннего разговора? — спрашиваю Гастон.

— Достаточно, — отвечает он и отворачивается, явно не собираясь вдаваться в подробности.

— Ты слышал, что он сказал обо мне? Что на месте Ив должна была быть я.

— Хочешь ответа — задай вопрос, — напоминает куратор, и, наконец, заканчивает возиться с техникой.

— Таким будет следующее мое задание? — спрашиваю.

— Объясни, почему ты каждый раз задаешь неправильный вопрос? — спрашивает Гастон. — Я начинаю думать, из боязни получить нужный тебе ответ.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты отвечат развернуто. Если у тебя осталась совесть, расскажи мне все, как есть…

— Если у меня осталась совесть, — перебивает Гастон. — Мне нравится такая формулировка…

Наконец, поняв, что диалога не состоится, я всплескиваю руками и разворачиваюсь к выходу, но меня останавливают:

— Останься. Я предпочитаю думать, что совесть еще при мне.