Заставь меня жить (СИ)

– Откуда ты знаешь про это место?! – Питер извивается в панике, но я надёжно держу его, удивляясь собственной силе, и с лёгкостью перехватываю его руку, отбирая палочку и швыряя её в темноту. Не знаю, что такого он видит в моём лице, когда я вновь поворачиваюсь в его сторону, но он сжимается, втягивает голову в плечи, словно желает стать меньше, и пытается расцепить мои руки, умоляя пощадить. Если ещё на пороге меня одолевали сомнения на счёт дальнейших действий, то сейчас непоколебимая уверенность в том, что эта сволочь заслуживает смерти, буквально окрыляет меня. Кровь кипит в венах, сердце готово выскочить из груди, меня переполняет чувство собственного превосходства, взор ясен и чист, а внимательность на высшем уровне. В момент, когда я бесстрастно заношу палочку для заклинания, в голове звучит тихий, но уверенный голос, который повторяет одну и ту же фразу: «Давай, убей его». И я соглашаюсь с этим голосом, ощущая собственный триумф, распрямляю плечи, получая удовольствие от смертельного страха в распахнутых глазах Питера, абсолютно не слыша его жалкие мольбы о пощаде. Всё моё сознание, всё существо буквально замирает в предвкушении долгожданной мести, в сладком зрелище того, как потухнет жизнь на дне расширенных зрачков, как смолкнет этот противный тонкий голос и как разожмутся безжизненные пальцы на рукавах моей куртки. Я набираю полную грудь воздуха и уже произношу первое слово непростительного заклинания, несущего с собой неминуемую смерть, как вдруг замираю. Хотя нет, даже не замираю. Это как если бы я мчался на метле на полной скорости, а передо мною неожиданно выросла несокрушимая преграда, которой попросту не должно быть.

Потому что это всё – не моё. Эта ярость, эта злость, это сумасшедшее желание убить, насладиться чужой смертью – мне незнакомы эти чувства. Они принадлежат не мне, вовсе не мне, а кое-кому другому…

Сам того не замечая, я медленно опускаю палочку и хмурюсь, прислушиваясь к собственным стремительно меняющимся ощущениям. Такое впечатление, что меня на время подменили, выбросили и вставили в мою голову кого-то другого, жестокого и бесчеловечного.

К несчастью, не я один замечаю перемены в себе: Питер, визжавший до этого как самая настоящая крыса, угодившая в ловушку, начинает приходить в себя, а это совсем нехорошо. Как только он обретёт способность адекватно мыслить, тут же примет анимагическую форму и исчезнет. Поэтому я, не теряя ни секунды, крепко хватаю его за грудки и, что есть силы, ударяю о стену. Он хватает ртом воздух, пытается откашляться, а я вжимаю кончик палочки в его висок, злобно выплёвывая:

– Из-за твоего предательства погибли мои родители, за что ты вполне заслуживаешь смерти, но я поступлю иначе.

Питер неожиданно сильно толкает меня в грудь и бросается в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, каким-то чудом отыскав свою палочку под первой ступенькой.

– Лукритус Статио! – кричит он и, не глядя, взмахивает палочкой в мою сторону, отчего неведомая сила тут же отталкивает меня назад. Я налетаю спиной на дверь, что выбивает весь воздух из лёгких, а пол и потолок меняются местами на несколько секунд. К счастью, Питер оказывается не сильно расторопным: с его комплекцией очень сложно взбежать вверх по лестнице в полутьме.

– Глиссео! – не подымаясь с пола, рассекаю палочкой воздух, и деревянные ступени вмиг складываются в покатую горку. Питер с громким криком скатывается вниз и врезается в комод, я поднимаюсь на ноги и кидаюсь в его сторону, а в следующий миг едва успеваю укрыться за высоким шкафом от яркой молнии Круцио.

Петтигрю поражает воображение: пытаясь подняться с пола, он умудряется размахивать палочкой, выкрикивая: «Мобилиарбус!», отчего все предметы, какие оказываются в досягаемости, начинают лететь в мою сторону. Отбиваюсь от ваз и книг, пока это не выводит из себя, и я, изловчившись, посылаю новое заклинание, чудом выуженное из памяти:

– Фрагранте!

Комод, на который опирался Питер, обжигает его огнём, заставляя отпрыгнуть в сторону. Выиграв несколько мгновений, я бросаюсь вперёд, но Петтигрю безмолвно взмахивает палочкой прежде, чем я успеваю добраться до него. Шея и грудь начинают невыносимо гореть от боли, и я с ужасом вижу, как на куртке проступают чёрные пятна крови. Со стороны Петтигрю раздаётся смех ликования, но я из последних сил выворачиваю руку и злобно выкрикиваю:

– Тьеро Дементо!

Питер падает, как подкошенный, хватается руками за голову и начинает выть, как загнанный в ловушку зверь. Зажимая рану на плече, я подхожу ближе, не опуская палочку, благодаря чему заклинание продолжает действовать. Петтигрю корчится на полу, бормоча что-то неразборчивое, закатывает глаза так, что становятся видны одни белки, и от этого становится жутко, но я не позволяю себе опустить руку. Я слишком хорошо помню вид Чёрной Метки над крышей дома Сириуса, кровь на рыжих волосах мамы и выражение бесконечной любви в её прощальном взгляде. Я слишком остро ощущаю боль потери даже спустя полгода.