Застава «Турий Рог»

— Есть хочется, — хрипел Говорухин.

— Нельзя, Пишка. Озвереем от жажды.

Терпели еще день. Ночью Косте привиделась река — полноводная, глубокая. Прозрачно-холодные волны мерно лизали берег, шуршали ракушки, камушки. Утром Петухов проговорил задумчиво:

— Сегодня этому капиташе я зубов поубавлю!

— Чего удумал, Кинстинтин? — встревожился Говорухин. — С ума-то не сходи. Мы ваньку валяем, японцам сроки срываем.

Говорухин попал в точку. Командир японского полка, получивший приказание прощупать советскую границу на участке заставы «Турий Рог», действительно спешил, ежедневно ему звонили из штаба армии, торопили; в недалеком будущем предполагалось нанести удар именно на этом направлении, необходимо выявить силы противника — огневые средства, части поддержки. А тут повезло — взяты русские пограничники. Случай редчайший. Командир полка досадовал, что поспешил донести «наверх» о захвате пленных, следовало сперва их допросить, вырвать нужные сведения. В решительных выражениях полковник обвинил Маеда Сигеру в нерасторопности, предупредив, что за это придется отвечать.

Капитан заверил командира полка, что необходимые данные будут вот-вот получены, — жажда заставит пленных заговорить.

— Вы недостаточно знаете русских пограничников, Маеда-сан. Они беспредельно преданы Родине.

— Ничего. Я поставил их в затруднительное положение и…

— Поспешите, капитан. Настоятельно рекомендую.

Тон командира полка сомнений не оставлял, но Сигеру не огорчился: выход отыщется.

…Пленных подтолкнули прикладами, перешагнув порог, они зажмурились от света: ярко горели мощные лампы, сидевший за столом японец в штатском округло повел рукой, предлагая сесть. У окна стоял стройный офицер в лихо заломленной фуражке. Щегольской китель, погоны отливали золотом, хромовые, тонкой кожи сапоги.

Пограничники стояли, молча разглядывая пришельца из прошлого.

— Беляк! Натуральный беляк! — удивился Говорухин. — Как в кино.

— Молчать! — приказал офицер. — Я прапорщик русской армии Лещинский. С кем имею честь? Судя по изъятым у вас документам, вы Говорухин Пимен Данилов и Константин Васильев Петухов, нижние чины советской пограничной стражи. Не так ли?

Лещинский, в свою очередь, тоже с любопытством оглядывал пленных: так вот они какие, коммунисты!

Вошел Маеда Сигеру, Лещинский вытянулся, щелкнул каблуками. Накануне капитан потребовал заставить пленных дать показания.

— Добудьте исчерпывающую информацию. Командование намерено подробно изучить оборону участка заставы, где служили эти солдаты. Желательно знать как можно больше о береговых укреплениях, огневых точках. Мы с вами побывали в этом районе, поэтому нам предстоит исчерпывающе охарактеризовать его в рапорте начальству. Оттого нам и отдохнуть не дали, поручили работу с пленными. Нужно выжать из них как можно больше. Надеюсь на вашу помощь, господин Лещинский.

— Сделаю все, что в моих силах, господин капитан.

Лещинский старался, вопросы ставил обстоятельные, сознательно их упрощая, — пленные явно не интеллектуалы, черная кость. Поначалу задавал совсем легкие: сколько пограничников на заставе, фамилии начальника, командиров. Пленные с ответами не торопились. Тот, что постарше, с заплывшим глазом, упрямо смотрел в окно, другой, совсем мальчишка, держался вызывающе. Он первым развязал язык.

— Сколько на заставе бойцов? Вот уж не знаю. С арифметикой не в ладах с детства. В школе выше тройки не получал.

— И все же ответить вам придется. Итак, численность личного состава? Вооружение? Отвечайте! Не забывайте, что вы в плену.

— Как можно! Сколько у нас народу, спрашиваете? Так и быть, скажу. Полтыщи. Пулеметиков десятка четыре. А то и пять. Станковых, конечно.

— Чепуха! — вскипел Лещинский. — Чушь. Назовите фамилию начальника заставы.

— Запупышкин. Или нет, Перепрыжкин.

Лещинский покраснел, над ним явно издевались.

— Советую говорить серьезно. Не забывайте о вашем положении. Юмор может стоить очень дорого. Фамилия начальника заставы?

— Кошкимышкин! А может, Раздватришкин.

— А вы что скажете? — спросил Лещинский Говорухина. — Пограничник молчал.

Маеда Сигеру, сидевший в стороне, бросил стоявшему у двери унтеру несколько слов. Тот принес кувшин с водой, фужеры. Капитан протер белоснежным платком фужер, налил воду. Вода голубела под солнечным лучом. Маеда Сигеру кивнул Лещинскому — переводите.

— Вот частица хрустального чистого потока. Он рождается высоко в горах, несет в себе прохладу, освежает путника, утоляет жажду. Нет ничего мучительнее жажды, — с пафосом говорил Маеда. — Нет ничего прекраснее глотка воды, мгновения, когда иссохшие губы касаются края наполненной живительной влагой чаши…

Русские слушали с напряженным вниманием, ловили каждое слово, пограничник постарше весь напрягся, юноша приоткрыл спекшийся рот, облизал губы. Маеда Сигеру поднял бокал, медленно поднес к квадратному лягушачьему рту, пил неторопливо, маленькими глотками, остаток выплеснул.

Вода брызнула на пол, юный пограничник вздрогнул, подался вперед. Сигеру, наполнив бокал, протянул его Лещинскому.

— Благодарю вас, я не хочу пить.