— Ганнуся интересуется, узрим мы красных или нет. Хочет на живого коммуниста поглядеть, каков он. Я объясняю, мол, обыкновенный мужик, только с хвостом. Не верит.
Мохов сыпал шуточками, Ганна не спускала с атамана восторженных, влюбленных глаз. Неплохая пара! Горчаков позавидовал Мохову: женщина очертя голову кинулась за ним в омут, невзирая на смертельную опасность, вот настоящее чувство. Было ли у него самого нечто подобное? Ми… Как знать. Маленькая, хрупкая Ми…
Горчаков отвечал рассеянно, невпопад. Мохов незаметно толкнул его локтем, Горчаков понял.
— Милая Ганна, поезжайте берегом ручья, разведайте путь.
— Сказали бы прямо, что нужно поговорить с Арсением Николаевичем!
— С вашего позволения, мы немного посплетничаем о женщинах. Нормальный мужской разговор…
Ганна хлестнула коня плетью, Мохов поглядел ей вслед.
— Насчет баб поаккуратнее, Сергей Александрович, Ганка эти балачки[130] не терпит. Сердце с перцем.
— Вы что же, о любви хотите со мной потолковать, господин Мохов? Может, отложим до возвращения? Обстановка не располагает к беседам на возвышенные темы.
— Это точно. Вопросик один в башке завелся, зудит и зудит, как комар, покою нет…
— Какой «вопросик»?
— Уж не знаю, стоит ли… Подчиненному у начальства спрашивать не полагается. Субординация.
— Полноте, Арсений Николаевич. Что у вас?
Мохов молчал. Странная, неведомая доселе робость овладела им, язык не поворачивался спросить о том, что смутно тревожило, а здесь, на чужой территории (Россия — чужая территория!), казавшееся раньше чем-то далеким и предположительным обрело реальные черты: не та стала граница, не те пограничники. Прежде для охраны границы огромной протяженности не хватало у большевиков ни сил, ни вооружения. Сотнями тайных троп пробирались через кордон контрабандисты, спиртоносы, барахольщики, тащили золотишко, корень женьшеня, китайские и корейские наркотики, целительные снадобья, изготовленные тибетскими лекарями в священной Лхассе. Крупными партиями переправляли оружие — винтовки, пистолеты, гранаты, на этот товар спрос немалый, в прикордонье оперировали банды и бандочки всевозможной окраски и оттенков, от «Борцов за свободу» и до уголовников и дезертиров. И не только одиночкам контрабандистам удавалось относительно легко пересекать пограничную полосу, шайки белогвардейцев, белокитайцев, хунхузов то и дело прорывались в Совдепию[131] и неистовствовали как могли. Малочисленные отряды пограничников, подразделения Красной Армии месяцами гонялись за бандитами по тайге, вступали в ожесточенные схватки, несли немалые потери. Нередко банды, вдосыт пограбив и погуляв, бежали в Китай, спасаясь от преследования. Сколько раз Мохов участвовал в подобных рейдах! И всегда умело отрывался от погони, скрывался в тайге, потом благополучно уходил за кордон.
Но так было раньше. Теперь все изменилось коренным образом, это Мохов понял, едва началось форсирование Турги. Чудо спасло его спутников от гибели, а группу от уничтожения. Какие потери! Одному богу известно, сколько людей погибло в стычке с пограничниками, прикрывая переправу; едва удалось оторваться от преследования, уйти. Но советские пограничники не отстанут, словно зверей, будут тропить до тех пор, пока не настигнут, и тогда конец.
— Не нравится мне ваше молчание, Арсений Николаевич, — нарушил паузу Горчаков, он догадывался, что скажет атаман, для этого не нужно быть провидцем, Мохов из тех людей, которые не умеют скрывать свои чувства — бледное лицо, скованное напряжением, озабоченно. — Я знаю, что гложет вас.
— Так уж и гложет?
— Вижу, вижу. Перед вашей очаровательной Анечкой вы еще пыжились, простите, как петух, а теперь… Давайте-ка по-мужски, начистоту, выкладывайте, что у вас за проблема.
Горчаков облегчал положение, помогал Мохову раскрыться, слова его звучали искренне, тон самый дружеский, и это подействовало. Мохов облегченно вздохнул:
— А, была не была! Хлеб-масло ешь, а правду режь! А наша правда, Сергей Александрович, путаная, уж извиняйте, ежели говорю впоперек, против шерсти. Но вы правы, хитрить друг перед дружкой ни к чему.
— Полностью с вами согласен. Пожалуйста, продолжайте, я вас внимательно слушаю.
— Это все — присказка, господин командир. А сказка впереди, и невеселая, сволочь. Жалостная сказка.
— Нельзя ли поконкретнее?
— Отчего нельзя — можно. Давайте ближе к делу. А дело наше, прямо скажу, незавидное, дохлое, истинный бог! Ввязались мы в драчку, а у самих нос расквашен и рожа в юшке..
— Война. Потери естественны.
— Верно. Но слишком велики потери. Старинный полководец не зря сказал: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска»[132].
Горчаков с интересом посмотрел на рослого, широкого в плечах Мохова, похожего на репинского запорожца. С поникших усов атамана капала вода.
— Любопытные рассуждения. Продолжайте.