Застенчивость в квадрате

Где-то высоко в облаках, среди мерцающих звезд и туманностей, неоновая вывеска лениво крутится у входа в маленькое уютное убежище, где все идет по плану и не происходит ничего неожиданного.

Никто этого не видит, но вывеска разгорается все ярче и ярче, начинают лететь искры. Стены трясутся. Из уложенного плитами пола выныривает огромный белый дуб, прямо в центре кофейни. Разворачиваются гигантские корни, расползаясь до стен, пробираясь между зеркалами в рамах, а в каждом стекле теперь отражается пара вопросительно смотрящих карих глаз, улыбка, будто неожиданная для самого обладателя, и протянутая рука.

Глава одиннадцатая

Бум! На часах четверть двенадцатого, и либо это мои уставшие нервные клетки сами себе что-то придумывают, либо в только что починенном кухонном лифте завелся опоссум. О-о-о-очень медленно открываю люк, разрываясь между облегчением и озадаченностью. Внутри обычный блокнот на пружинке, наверняка Вайолет наткнулась на него на распродаже школьных товаров: правый нижний уголок загнулся, листочки шуршат, переворачиваясь. Послание из цивилизации! А я уже почти и забыла, что я не последний человек на Земле. От стольких часов отдраивания ванн хлоркой и не такое почудится.

Первая строчка жирно перечеркнута в попытке скрыть слова «Привет, Мэйбелл».

Он решил зачеркнуть бедное безобидное приветствие и сразу перейти к «Что за станцию ты слушаешь».

Фыркаю. Щелкаю ручкой, которую он вставил в пружинку, и пишу очень большими буквами: «ПРИВЕТ, УЭСЛИ», а потом продолжаю нормально: «Это WKGE. Также тебе стоит знать, что я вычистила до блеска все восточное крыло, включая библиотеку. Посмотрим, что ты на это скажешь!»

Отправляю блокнот обратно, а потом принимаюсь за западное крыло, которое выглядит все же не так пугающе, как восточное. Здесь Вайолет ставила коробки и контейнеры с вещами прямо в коридоре, а не распихивала по комнатам, и успевала заставить дверные проемы прежде, чем сами комнаты сдавались на милость барахольному монстру. За каждой дверью меня встречает холодный воздух, судя по запаху – двухсотлетний. Я уже настоящий специалист, брызгаю освежителями воздуха во все стороны, но здесь просто склеп. Запах впитался в ткань – в гобелены, ковры, портьеры. Они мне нравятся, все-таки историческая ценность, но если их чистить по-настоящему, как нужно, боюсь, они развалятся у меня в руках. Придется выбросить.

Прохожу мимо кухонного лифта, и блокнот уже там, с ответом от Уэсли:

«Я вычистил до блеска оба крыла, кроме двух ванн и последней спальни, которую никак не могу открыть. Не волнуйся, догонишь меня через месяц-два».

Это побуждает меня взяться за дело всерьез. Хватаю швабру и бегу в комнату: буду работать хоть всю ночь, если это поможет обогнать его. Дверь вначале слегка заедает – за все эти годы дерево то рассыхалось, то разбухало при изменении температуры, и рама деформировалась. Отопление не включали так долго, что некоторые двери теперь напоминают отражения в кривых зеркалах.

Ковер в этой комнате толстый, мягкий и весь в пыли, в которой отпечатываются мои следы. Серой вуалью укрыт и выпуклый тяжелый телевизор, и двуспальная кровать – покрывало на ней в узорах не из месяцев, как я думала, а из кусочков персика.

Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вижу свою маленькую копию, сидящую на пуфике у кровати. Она показывает дедушке Виктору свои комиксы. «У тебя талант», – говорит он. Голос у него серьезный, строгий, точно молоток судьи – объявляет все, что он сказал, законом. Да и как сыворотка правды тоже работает. Стоит этим добрым, внимательным глазам посмотреть на тебя, так величественно, как мог только Виктор, – и все, секреты сами так и сыплются. Бабушка Вайолет стоит прямо за мной. Ждет, пока я не уйду, чтобы упросить его съесть еще хоть что-то, но уже из коридора до меня доносятся обрывки их разговора: «Что-то с желудком. Прошу тебя, милая, я не могу».

Он умер вскоре после моего отъезда из «Падающих звезд». Судя по стопке журналов Вайолет, которым лет двадцать, видимо, тогда она и начала собирать все эти вещи.