Застенчивость в квадрате

Уэсли выглядит выбитым из колеи.

– Я не умею складно говорить.

– Уэсли, тебе и не нужно. Вообще-то и хорошо, что не умеешь. Я бы не пережила. Ты и так слишком прекрасен.

Судя по его выражению, он не может решить, радоваться или сомневаться. Сомнения побеждают.

– Пытаюсь понять, в чем же проблема.

– Все сложно.

– Дело в Джеке? – поднимает брови он, хмурясь.

– Нет. – До Джека мне вообще уже дела нет, он просто вырезанное из картона подобие человека, а Уэсли… Уэсли – это Уэсли. Никакого сравнения быть не может. Та часть моей жизни канула в туманное небытие и с полным на то основанием.

Он опускает взгляд, неуверенно осматривая свою нижнюю часть.

– Это все брюки. Они слишком…

– Поверь мне, брюки великолепные. Они вызывают у меня глубочайшее уважение.

Он вздергивает бровь. Самая опасно поднятая бровь в моей жизни. Разглядываю Уэсли в поисках невидимых ножниц, которыми он может разрезать мой моральный дух, висящий на волоске. Хорошо, если там вообще что-то осталось.

– Во время того спора, – низким голосом начинает он, – ты назвала меня красивым. И невыносимой задницей. Но красивым. Я не забыл.

В золотом свете лампы его взгляд убийственно непоколебим и вместе с тем непорочен, сочувствующий и одновременно требовательный. Хотя он стоит идеально ровно, высокий, как статуя, в нем все равно каким-то образом чувствуется движение. Скрытая тревога и неловкость, которые он всеми силами пытается подавить.

– Я должен был сказать тебе. Я хотел. – В его глазах так явно читаются все чувства, что они кажутся почти прозрачными. – Мэйбелл, я тоже считаю тебя красивой. Ты вошла в мою жизнь и разрушила ее до основания своей красотой. С первой нашей встречи я каждую ночь глаз не мог сомкнуть.

Предательские мысли пытаются устроить побег, но он закрыл все окна и двери. И я сдаюсь. Падаю на диванчик. Мне уже ничем не помочь. Мышцы, кости – все просто отказывается работать.

– Ты меня убиваешь, – судорожно выдыхаю я.

Уэсли наклоняется над моим не подающим признаков жизни телом, меж бровей извечная морщинка беспокойства, но губы – ох, губы, этот восьмой смертный грех – слегка изгибаются. Ему весело.

– Прости, мне жаль.

А вот и нет.

– Пфм-мф-м-м-м…

– М? – прикладывает ладонь к уху он.

– Я сказала, что забираю свои слова обратно про то, что ты не умеешь складно говорить. Ты просто скрывал эту способность.

Он устраивает меня ровнее на диване, с безмятежной улыбкой ерошит мне волосы.

– Так ты в самом деле не хочешь вместе выполнить последнее желание?

– Не вижу другого выхода, – отвечаю с такой безысходностью, что даже сама ее слышу.

– Постарайся не так явно показывать, как тебе не терпится.

Опираюсь на его руку и привожу себя в вертикальное положение. Он замирает, спокойный и непоколебимый, как скала в бушующем море.

– Сэр, я с большой радостью приготовлю с вами пончики. Даже посмотрю с вами фильм. Но я отказываюсь радоваться по этому поводу. И отказываюсь целоваться, хотя поцелуй с вами был самым волшебным, останавливающим время явлением во всей моей жизни, и я скорее умру, чем позволю губам другого мужчины коснуться себя.

У него вырывается сдавленный смешок.

– Сочту это комплиментом, наверное? Я бы предпочел, чтобы ты рассказала, почему ты не хочешь повторить поцелуй, раз он был таким необыкновенным, но даже пытаться не буду, раз у тебя сейчас такие ощущения. – Никакой горечи в голосе нет, никакого «О горе мне!».

– А ты можешь быть не таким милым, или я слишком много прошу? – со стоном вырывается у меня.

Он окидывает меня оценивающим взглядом.

– Не понимаю, что за штука на тебе. Верх прикреплен к шортам. Как ты ходишь в ванную?

– Да. Побольше таких замечаний. И это, кстати, называется комбинезон.

– С таким цветом ты вся сливаешься.

– Эй! – У меня глаза на лоб лезут.

Уэсли усмехается и, взяв меня за руку, тянет за собой в кухню.

– Шучу. Розовый тебе очень к лицу, конечно же. Как и любой цвет, но розовый? Розовый – цвет Мэйбелл.

В ответ на мой прожигающий взгляд из-под ресниц Уэсли только смеется.

– Сахар, масло, мускатный орех, соль, – командую я, указывая на отмеренные ингредиенты. – Тебе нужно смешать все в большой миске. Как только хорошенько перемешаешь, добавь одно яйцо и мешай дальше.

– Да, мэм, – кивает Уэсли.

Не буду врать, здорово быть тем, кто знает, что делать. И еще здорово наблюдать, как Уэсли послушно выполняет мои указания.

Он с легкостью достает миксер из верхнего шкафа, и меня тут же охватывает зависть. Мне бы для этого потребовался стул.

Пока Уэсли занят, я насыпаю в другую миску муку и разрыхлитель. Он неожиданно останавливает меня, нежно дотрагиваясь до моего носа согнутым пальцем.

– Мука? – предполагаю я, вытирая то место.

– Синяк. Ты ушиблась?

О дверь, пока представляла его без одежды. Поделом мне.

– Нет, – поспешно отвечаю я. – Наверное, просто тень.

Уэсли только провожает меня скептичным взглядом, когда я опускаю голову и неловко отворачиваюсь.