Застой. Перестройка. Отстой

– Жарков, Дубова, – плакался друзьям-коллегам Виталий, когда Леночка вышла в туалет, – ну не могу я с ней лечь! Совокупиться с ней – это тоже самое, что заниматься скотоложеством – настолько она похожа на какого-то зверька. Барсучка, хорька? Не пойму. Но спать с ней не буду.

Шульц надул, как дитя, губы. Мы с Дубовой тоже загрустили. Но потом решили, что просто Шульц мало еще выпил, и все подливали ему и подливали, не забывая, впрочем, и о самих себе. В общем, мы прилично окосели.

Видя, что половая активность Шульца по мере возрастания степени его опьянения не увеличивается, мы с Дубовой сами удалились в отдельной комнате и… неожиданно для самих себя стали бурно целоваться. Постепенно мы разоблачались от ненужных предметов туалета и в скором времени не заметили, как оказались совершенно без всего. Но когда нужно было делать главный решительный шаг, Наталья Семеновна почем-то отвергла меня, мотивируя свой отказ следующим образом:

– Жарков, а ведь мы грешим! Ты женат, я замужем… Нет, нет, не могу перешагнуть психологического барьера!

– Ну разочек-то можно, – настаивал я.

– Нет, не могу перешагнуть психологического барьера! – продолжала Наташка.

– Нет, так нет, – сказал я. И поспешно стал одеваться.

– Ах, ты такой, да? – Обиделась Наташка. – А я, может быть, сейчас как раз и захотела.

– Наташа, ты знаешь, я подумал и понял, что ты права. Давай лучше останемся друзьями.

Она капризно насупилась и пробормотала:

– Отвернись, я буду одеваться.

Мы разъехались по домам.

Утром на работе все, как ни странно, решили, что вечер удался.

Каждый пришел к такому выводу самостоятельно, совершенно не сговариваясь друг с другом. И оказалось, что все к лучшему. Я даже очень радовался, что не совокупился с Дубовой. Во-первых, я люблю только свою жену, а во-вторых, в раздетом виде Наталья Семеновна выглядела гораздо менее эффектно, чем в одетом. У нее зиял огромный уродливый шрам на животе. Я допер, наконец, почему Шульц от нее отказался наотрез и все время подыскивал ей каких-то новых дружков, заменителей собственного гордого еgo. Об одном из них следует рассказать особо.

***

Николай Николаевич Николаев, тройной Николай, был намного младше Шульца. Однако они дружили. Раньше вместе работали на ниве просвещения в Индустриальном техникуме. Сеяли разумное, доброе, вечное.

Николай Николаевич был парень неплохой, но отличался сексуальными маниакальными наклонностями. Всю свою жизнь он только и делал, что совокуплялся. И даже вел подсчет соблазненных им женщин. Когда Николаю Николаевичу исполнилось двадцать шесть лет, эта цифра перевалила за четыре тысячи. А свою первую женщину (ей было двадцать восемь) он поимел в розовом двенадцатилетнем возрасте.

Жил Николай Николаевич один, в центре Москвы, на Остоженке, в коммунальной квартире с одной соседкой, которая (только она одна) портила ему нервы, отравляла жизнь, мешая делать то, что не делать этот молодой человек не мог.

С нехорошей (потому что хорошая) соседкой он находился в состоянии острой, непрекращающейся идеологической ссоры. И, возможно, поэтому писал грустные лирические песни и жалостливо исполнял их под гитару всем своим гостям. Песни и впрямь были очень душевные, трогательные, сентиментальные. Все больше о платонической любви и настоящей, «железной» дружбе. (Правильно замечено: многие развратные люди пишут сентиментальные, трогательные песни.) С Николаем Николаевичем и хотел свести Шульц надоевшую ему Наталью Семеновну. Он чувствовал себя в долгу и перед Николашей, и перед Наташей, которой он давно обещал предоставить в личное пользование нового свеженького жеребчика.

– Они же созданы друг для друга, Дубова и Николаев, – рассуждал Шульц в беседе со мной.

И вот, наконец, дело свершилось. Вечером в субботу (рабочий день в музее) друзья оказались в кафе «Перекоп». Сначала в заведение поехали Шульц, Ерошкин и Николаев – они направились занимать места. А мы с Дубовой подъехали попозже – у нас на поздний час были расписаны группы.

Наташа произвела на Колю ошеломляющее впечатление. Он говорил Шульцу, когда товарищи выходили в курилку перекурить:

– Чего ты мне лапшу на уши вешал, что она страшная, как смерть?! Наташка прекрасна! Томный взгляд, чувственный рот! Чудо! Да я на ней женюсь! И навсегда!

Вообще Коля за свои двадцать шесть был женат трижды. Да и к тому моменту он еще не разошелся со своей последней женой. Дело лежало в суде.

В тот вечер Наташа и Коля долго танцевали и даже страстно в танце целовались.

Ленька напился и восхищался Николашей:

– Какой классный парень, наш человек, сразу к Дубовой пристроился, не побрезговал… Наш человек, красавец!

Разъехались к полночи.

Утром во вторник на работе директриса всех загрузила какой-то новой экспозицией, и про амурные дела в комнате номер 10 временно подзабыли. До среды.

В среду первым из мужчин в комнате объявился я. Дубова встретила меня чисто по-женски – интригующе и витиевато. В глазах ее отражался неприятный аффектированный ужас.

– Ты знаешь, кто сейчас сюда приходил?

– Кто? – переспросил я. – Случилось что-нибудь?